Кен Кизи - Демон Максвелла

Он возвращается к автобусу, лучась от возбуждения. Он еле может дождаться, когда закончится это путешествие по гулким усыпальницам и промозглым храмам, чтобы вернуться в свой номер. Трава жжет ему карман, как деньги, которые нужно истратить. В Пекине нет магазинов для наркоманов, зато, как напоминание об эпохе Опиумной войны, здесь продается масса трубок.

В гостинице он крошит стебли, набивает ими глиняную трубку и раскуривает ее, с блаженством выдыхая облако дыма. И к тому моменту, когда в его дверь стучат коллеги, чтобы сообщить, что их ждет автобус, отправляющийся на заключительную церемонию в гостиницу «Пекин», в его голове уже окончательно формируется и созревает сюжет, которому остается только вылупиться.

Естественно, и коллеги, и Блинг встречают его в штыки.

— Ты рехнулся. Еще хуже — ты накурился. Ты о чем думаешь? Ты что, собираешься вывезти его в бочке, как сувенир?

— Нет, я не шучу. Вы только представьте себе, какой это вызовет общественный резонанс. Какие будут заголовки: Обувная компания похищает из Красного Китая спортсмена-перебежчика. Нет, вы только вдумайтесь. Пара лет тренировок в Орегоне с хорошим тренером, и он станет победителем Бостонского марафона! Да на этом можно будет продать триллион их чертовых кроссовок! Я видел статистику. Тридцать пять километров он прошел за 2.06, а финишировал с результатом 2.29. Это значит, что последний участок дистанции он проходил со скоростью 4.53 в милю — это же мировой рекорд! Говорю вам, этот пацан настоящее сокровище, бриллиант, который останется не ограненным без хорошего тренера. Подумайте! Это же в интересах парня.

Редактор, которого особенно привлекает мысль о продаже триллиона кроссовок и новом восточном рынке, кивает. Но у фотографа остаются возражения.

— Даже если он согласится, как мы его вывезем? Ты же видел всех этих бюрократов в аэропорту. Где мы возьмем ему паспорт?

— У Блинга.

— Минуточку!

— Если ему обмотать шею шарфом: «Мальчуган потерял голос после этого пробега, товарищ, — ларингит» — и с паспортом Блинга, это вполне возможно.

— Нет, минуточку, черт побери! А кто это сказал, что Блинг даст вам свой паспорт?

— А редакция заплатит Блингу хорошенькую сумму за молчание, чтобы он надел на себя голубенький костюмчик с капюшоном и сел на самолет в Цюйфу или куда там.

— Сколько? — интересуется Блинг.

— Я думаю, тысяча американских долларов сможет покрыть расходы.

Теперь редактор вынужден ждать целую минуту. Однако Блинг не спешит — «А как насчет еще пятисот долларов на обратную дорогу?». Фотограф уже прикидывает расположение фотографий на странице «Иллюстрированного спорта»: парень выходит из самолета в Юджине, встречается с тренером в Хеварде, пожимает руки у Капитолия на фоне золотого первопроходца...

— Давай-ка посмотрим на твою фотографию в паспорте, Блинг.

— Не менее трех тысяч китайских юаней. Это — разумный компромисс. Не намного больше тысячи американских долларов.

— Китайский Шейлок!

— А как мы это осуществим? Его надо похитить у тренеров...

— Мы пригласим его на завтрашнюю экскурсию по Великой стене! — предлагает фотограф, мысленно добавляя к своему фотомонтажу еще одну картинку. — Что скажете, мистер Редактор?

— Для начала: Блинг на него ни капли не похож, — замечает редактор. — Глаза разные. Носы. Дай мне взглянуть на свою фотографию, Блинг, потому что пока мне кажется, что даже если мы загримируем пацана, таможеннику хватит одного взгляда, чтобы...

Он умолкает, глядя в раскрытый паспорт.

— Боже милостивый, Блинг, как тебе удалось добиться разрешения сниматься в этих идиотских очках?

— Они лечебные, — поясняет Блинг.

Едва заметив Янга в банкетном зале, все тут же направляются к его столу и снова поздравляют, с таинственным видом пожимая руку. Блинг переводит, что они приглашают его поехать вместе с ними на Великую стену. Юноша моргает, краснеет и поворачивается к тренеру в ожидании совета. Тренер объясняет, что это невозможно, так как все китайские бегуны идут завтра на выставку достижений сельского хозяйства. И благодарит за любезность.

По дороге к своему столику Блинг с журналистом выдумывают еще целый ряд возможностей для личной беседы с Янгом — Блинг следует за ним в туалет... Блинг зовет его к телефону, стоящему в вестибюле... И тут на помощь к ним приходит мастер неожиданности мистер Муд.

— Тренеры рассказали мне, что вы пригласили мальчика из провинции, — замечает он, останавливаясь у их столика. На этот раз он облачен в свободную спортивную куртку без галстука. — Я обсудил ваше приглашение с мистером Венлао и мистером Квисаном, и все мы считаем, что это будет очень полезно для обеих наших стран. К тому же говорят, что наш маленький Янг никогда не видел Великой стены. Китай должен предоставить своему юному герою право увидеть ее, не так ли?

Все кивают. А Муд интересуется, как продвигается наш репортаж. Все лучше и лучше, — сообщает ему журналист. Муд произносит что-то еще и отчаливает:

— Простите, это не тот танзаниец, который зацепил американца? Я должен его поздравить. Что касается нашего мальчугана, я обо всем договорюсь. Спокойной ночи.

— Вот черт! — бормочет редактор, когда Муд отходит. — Черт! Черт!

На следующий день Муд продолжает пребывать в жизнерадостном расположении духа, и одет он еще менее официозно — джинсы и спортивная куртка. Он соглашается останавливать автобус повсюду, где его просят. Он смеется над едкими замечаниями Блинга и лучится счастьем. Он чувствует, что прекрасно справился с порученным ему делом — никаких неприятных происшествий, к тому же ему удалось многое узнать об американцах. Как говорится, он начал осваиваться. Так что, когда после прогулки по Великой стене Блинг спрашивает, что тот скажет, если они с мистером Янгом немножко пробегутся, поразомнутся перед долгой обратной дорогой, Муд с самой благожелательной улыбкой отвечает фразой, которую, видимо, приберегал как раз для такого случая:

— Конечно, ребята. Делайте что хотите.

И Блинг со смехом скрывается с Янгом за поворотом.

Журналисты играют со школьниками, а мистер Муд курит с водителем. Повсюду кишат туристы. А Великая стена, как надменный каменный дракон, превышающий своими размерами песчаных червей Дюны, а тяжестью Великую пирамиду Гизы, извиваясь, уходит вдаль.

И все-таки ей недостает величественности. Будучи одним из чудес света, она не столько вдохновляет, сколько подавляет. Невозможно избавиться от ощущения, что надо было страдать всепоглощающей паранойей, чтобы в течение тридцати веков тащить эту каменную змею на расстояние в три тысячи миль. Великая пирамида гласит: «Я вздымаюсь к небесам». Великая стена заявляет: «Я охраняю мир от хама». Китай говорит: «Двадцатый век должен быть открытым для всех!» Стена возражает: «Великий хам проникнет повсюду — он будет снимать рекламные ролики, пить кока-колу и сеять безобразия». Двадцатый век говорит: «Я все равно наступил, и мне плевать на всякие там стены... Время не может пройти мимо, оставляя за стеной одну четвертую часть населения мира».