Валентина Немова - Любить всю жизнь лишь одного

Я тоже подошла к трамвайной линии и остановилась поодаль от одноклассницы. Шагах в пяти от нее. Уже смеркалось, лицо человека можно было разглядеть, лишь вплотную подойдя к нему. Долго ждать трамвая не пришлось. Когда он подъехал, Иванова влезла в него через переднюю дверь, я — через заднюю. Таким образом, мы оказались в разных концах вагона. Когда подъехали к мосту, где нам нужно было сделать пересадку, обе вышли из вагона, каждая со своей стороны. На меня Инна, пока мы ехали, даже ни разу не взглянула, что, безусловно, вполне устраивало меня. Пересаживаясь, я делала вид, что мне очень трудно подниматься по ступенькам. Мы проехали по мосту, затем вдоль заводских корпусов, добрались до развилки, где нужно было сделать вторую пересадку.

Пересев, мы доехали до остановки "Заводоуправление". Выбравшись из вагона, долго шли пешком. Инка впереди, широко, по своему обыкновению, расставив руки и не оглядываясь (этой легкомысленной врунье даже в голову не приходило, что кто-то и ее может обмануть и выследить), я — сзади, прихрамывая, опираясь на палочку, но все же стараясь сильно не отставать. Сначала мы шагали по шоссе, затем свернули на незаасфальтированную дорогу, ведущую в глубь барачного поселка. Пропустив четыре барака, Инка вошла в пятый. Тут я вынуждена была остановиться, чтобы не выдать себя.

Мне нужно было выяснить, в какую комнату войдет Иванова. С этой целью я прошлась вдоль длинной-предлинной стены одноэтажного строения. В окнах горел свет. На этом участке 20 лет назад жили первостроители города. Теперь здесь обитали те, кто по какой-либо причине еще не обзавелся благоустроенной квартирой в Правобережном районе. В основном это были бедняки. Ценных вещей в комнатах не имелось, хозяева не опасались, что их могут ограбить, поэтому, когда становилось темно, не задергивали занавесок на окошках и с улицы можно было беспрепятственно наблюдать, что происходит в каждом номере. Мне только этого и надо было.

Ни в одной из "светелок" с той стороны постройки, с которой я начала осмотр, Иванова не появилась. Быстренько обогнув здание, я стала заглядывать в окна противоположной стены. Миновала одно, второе и, о везенье, в тот самый момент, когда я, соблюдая осторожность, приблизилась к третьему, дверь, ведущая из коридора в комнату, с грохотом раскрылась (видимо, она была не заперта) и в помещение, точно вихрь, влетела Инка. Сидевшая за столом девушка от неожиданности вздрогнула, вскочила на ноги. Девчонки с разбега обнялись, начали тормошить друг друга, хохотать. При этом Иванова что-то говорила, захлебываясь от охватившего ее возбуждения. Пересказывала, должно быть, то, что я сегодня, вернувшись из мужской школы, сообщила своим болельщицам, хвалилась, что так ловко дурачит меня, заставляя искать ветра в поле. Наконец хозяйка высвободилась из цепких Инкиных объятий и отошла к столу, покрытому клеенкой. Постояла несколько секунд в раздумье, затем принялась резать хлеб и раскладывать по тарелкам какую-то еду, собираясь потчевать гостью, а та, сбросив прямо на пол свой замызганный плащ, плюхнулась на шаткую табуретку и продолжила, размахивая руками, будто мельница крыльями, что-то вещать.

В мои планы не входило врываться в жилище незнакомого мне человека, чтобы немедленно разоблачить негодяйку. В тот момент я не смогла бы доказать то, что требовалось. И вообще в одиночку добиться победы над авантюристкой Ивановой, чувствовала я, мне не удастся. Лишь заручившись поддержкой ее подруги, от которой, как видно, одноклассница моя непутевая ничего не скрывала, можно будет припереть лгунью к стене и заставить признаться, что друга мужского пола у нее и в помине нет. Во что бы то ни стало я должна была найти подход к девушке, которую видела впервые в жизни. Но получится ли это у меня? Незнакомка была симпатичная: гладкие черные волосы, правильные строгие черты, ухоженные руки. Рассматривая девушку сквозь чистые стекла окна, я подметила, что выражение ее лица сразу же изменилось, как только она отвернулась от собеседницы. Улыбку с него словно платочком стерли, и сделалось оно каким-то отсутствующим и даже скучным. А это значило: смеялась она, слушая россказни Ивановой не от души, а лишь для приличия. Забот, кроме Инкиных, у нее своих, как видно, хватает. Ее тяготят поздние, на ночь глядя, визиты подруги. Она не одобряет затеянную приятельницей игру. Хотела бы высказать ей все это в глаза, но не решается. Я, само собой разумеется, порадовалась тому, что мне вдруг открылось, почувствовала себя уверенней и, отойдя от окна подальше, стала ждать, когда можно будет от наблюдений перейти к активным действиям.

Они поужинали. Взглянув на стенные часы с маятником и гирей, висевшей на длинной цепочке, Иванова поднялась. Одевшись, распрощалась с подругой. Та провожать ее не пошла.

Немного повременив, я постучала в дверь.

— Войдите! — отозвалась девушка без промедления. Наверное, подумала, что зачем-то вернулась Инна. Но вошла я, предварительно освободившись от своего "горба", подтянув юбку и сняв с головы платок. Увидев меня, девушка оторопела.

— Не пугайтесь! — поспешила я ее успокоить. — Я одноклассница вашей знакомой, с которой она заключила пари, над которой только что смеялась. Вместе с Вами, к сожалению. Последние мои слова вогнали девчонку в краску. Я хотела продолжить свою обличительную речь, но девушка остановила меня, сказав, что нам с нею лучше выйти на улицу и там поговорить, чтобы не застали нас за этой беседой ее родители, которые работают во вторую смену, с трех до 12, и вот-вот должны явиться домой.

Мы разместились на лавочке возле барака. Муза (так звали подругу Ивановой) не стала дожидаться, когда я начну жаловаться на Инну, сама принялась ее хаять.

До переезда на правый берег Иванова жила по соседству с Музой. Они учились в одной школе, в одном классе. Когда родители Инны купили в рассрочку дом на поселке с приусадебным участком и семья переехала, дружить девочки не перестали. Возможно, и дальше у них все шло бы хорошо. Но Музе пришлось устроиться на работу после окончания седьмого класса. А так как учиться она не бросила и стала посещать вечернюю школу, свободного времени у нее, чтобы поддерживать отношения с Ивановой, которая, судя по всему, вообще не учится, только числится ученицей, почти не остается. Но она этого не понимает. И Муза понятия не имеет, как это подруге втолковать.

— Как-нибудь втолкую, — пообещала я, выслушав собеседницу,? А вам уж придется посодействовать мне.

Я сказала, решив, что пора перейти к тому, ради чего явилась я в этот дом:

— Из ваших слов можно сделать вывод, что моя одноклассница много времени отнимает у вас (Да, это так, — подтвердила Муза. Каждый вечер приезжает ко мне) — Когда же она в таком случае встречается со своим другом-юношей? — не задав этого вопроса и не получив на него ответа, не смогла бы я выяснить то, что мне было позарез надо.