Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Очень тяжел был 1837 год. Огромная правка в корректурных листах "Цезаря Бирото", которые нужно было сдавать в определенные сроки, заставляла Бальзака работать день и ночь, и он работал, поставив ноги в горчичную ванну, чтобы избежать опасности кровоизлияния в мозг. Седины в волосах у него еще прибавилось - он чувствует, что силы его иссякли. Первого января 1838 года он пишет Зюльме Карро: "Привет 1838 году, что бы он нам ни принес! Какие бы горести ни скрывались в складках его одеяния, не стоит сетовать! От всего есть лекарство, этим лекарством служит смерть, и я не боюсь ее". Спасаясь от таких мыслей, Бальзак ищет убежища во Фрапеле. Он надеется поработать там над продолжением "Утраченных иллюзий", но он так устал, что чувствует непреодолимое отвращение к писательскому труду. И уж очень обидна ему несправедливость критики! Напрасно он создает шедевр за шедевром, критика отказывается поставить его в один ряд с Шатобрианом, Ламартином или Виктором Гюго. Ему предпочитают Эжена Сю - на литературном горизонте уже поднималась, поблескивая фальшивыми камушками, звезда этой новой знаменитости.

Зачем же ему убивать себя таким неблагодарным трудом, когда он видит перед собою огромные богатства - протяни руку и бери - серебряные рудники в Сардинии? Стоит только приобрести концессию, и он достигнет свободы, он будет богат. Но Бальзак не решается поговорить о своих замыслах с финансистами - какой-нибудь дю Тийе украдет у него идею. Он открылся только майору Карро, славному и ученому человеку, инженеру, окончившему Политехническое училище, проект Бальзака не показался ему нелепым, однако он не захотел участвовать в изысканиях или финансировать предприятие. Карро не отличался энергией, он обладал "огромным умом математического склада", принадлежал к числу людей, которые судят о жизни без всяких иллюзий и, "не видя в ней логической цели, спокойно ждут смерти, чтобы быть в расчете со своей эпохой". Как же сколотить необходимые для путешествия деньги? Бальзаку пришлось прибегнуть к последним оставшимся ему верными друзьям - доктору Наккару и портному Бюиссону. "Матушка и одна небогатая родственница тоже пришли на помощь, отдав последние крохи".

Перед отъездом из Фрапеля Бальзак, находившийся так близко от Ноана, решил повидать Жорж Санд. Некоторое время у них были довольно холодные отношения из-за Жюля Сандо, но теперь Бальзак разделял те чувства, которые великая Жорж питала к "маленькому Жюлю". "Это конченый человек", - говорил он. К тому же госпожа Ганская коллекционировала автографы, а ей хотелось получить автограф писательницы. В феврале 1838 года Бальзак из Фрапеля написал Жорж Санд, прося у нее разрешения совершить "паломничество в Ноан... Я не хотел бы уехать, не увидев львицу Берри в ее логове или соловья в его гнездышке". Жорж Санд тоже не любила ссориться с гениальными людьми, она тепло пригласила Бальзака. Он приехал 24 февраля.

Бальзак - Ганской:

"Я добрался до замка Ноан в субботу на масленице, в полвосьмого вечера; Жорж Санд я нашел в огромной одинокой спальне, она была в домашнем костюме, курила после обеда сигару у камелька. На ней были красивые домашние туфли из желтой кожи, отделанные бахромой, ажурные чулки и красные шаровары. Нравственный ее облик все тот же. Зато отрастила двойной подбородок, словно каноник. На голове ни одного седого волоска, несмотря на ужасные ее несчастья; все такое же смуглое лицо, все так же блестят прекрасные глаза; по-прежнему у нее глупый вид, когда она задумывается; изучив ее хорошенько, я ей говорил когда-то, что у нее весь ум сосредоточен в глазах. Она живет в Ноане уже год, живет печально, очень много работает. Ведет приблизительно такой же образ жизни, как и я. Ложится спать в шесть утра, встает в полдень, а я ложусь в шесть часов вечера и встаю в полночь. Но я, разумеется, приноровился к ее привычкам, и мы с ней в течение трех суток разговаривали; начинали после обеда, с пяти часов вечера, и кончали в пять утра, и за эти три дня наших бесед я лучше узнал ее (да и она меня), чем за четыре года, когда она приходила ко мне ради Жюля Сандо, которого тогда любила, и потом, когда была близка с Мюссе. Мы встречались и в ее доме, так как я изредка бывал у нее.

Для нас полезно было увидеться, так как мы откровенно поговорили о Жюле Сандо. Я меньше всех осуждал ее за то, что она покинула Жюля. Могу лишь глубоко сочувствовать ей, так же как и вы посочувствуете мне, узнав, с каким человеком нам пришлось иметь дело - ей в любви, а мне в дружбе...

Все глупости, которые она натворила, могут только послужить к ее славе в глазах людей прекрасной и высокой души. Она была обманута Мари Дорваль, Бокажем, Ламенне и т.д. Из-за той же доверчивости она обманулась в Листе и госпоже д'Агу, но только теперь она поняла свое заблуждение как в отношении этой четы, так и в отношении Дорваль - ведь Жорж Санд блещет умом только у себя в рабочем кабинете, а в реальной действительности ее легко надуть..."

Два великих человека, столь опытные в женской психологии, проговорили всю ночь о браке, о любви, об условиях существования женщины. Бальзак полагал, что он обратил Жорж Санд в свою веру и убедил ее в социальной необходимости брака. Из Ноана он привез сюжет для романа "Каторжники любви" (история Франца Листа и Мари д'Агу, которую Жорж Санд рассказала Бальзаку и отдала ему этот сюжет, так как сама воспользоваться им не могла). Кроме того, она заразила его модным пороком. "Она научила меня курить кальян и латакию, - писал Бальзак госпоже Ганской. - Это сразу стало моей потребностью. Новое увлечение позволило мне отказаться от кофе, разнообразить возбуждающие средства, необходимые мне для работы..." Когда Бальзак курил, мысли его текли легко, он не чувствовал усталости.

"Прекраснейшие надежды рождаются в душе, и уж не как иллюзии - они воплощаются в живые образы, порхают, как Тальони, и не уступают ей в грации! Вам ведь это знакомо, курильщики! Глаза ваши видят в природе дивные красоты, трудности бытия исчезают, жизнь становится легкой, голова ясной, серая атмосфера умственного напряжения делается голубой. Но вот странное явление: занавес этой чудесной оперы сразу опускается, как только угаснет кальян, сигара или трубка..."

[Balzac. Pathologie de la vie sociale. Traite des excitants modernes (Бальзак. Патология социальной жизни. Трактат о современных возбуждающих средствах)]

По правде говоря, ему не нужен был кальян, для того чтобы надежды его становились уверенностью. История с серебряными рудниками в Сардинии лишний раз показывает, каков был Бальзак в столкновении с действительностью. Странное явление! Человек такого большого ума, так прекрасно разбиравшийся во всяких хитростях делового мира, умевший угадать с точностью прокурора все уловки какого-нибудь Нусингена, не способен был, едва он сам делал какие-нибудь шаги в практической жизни, принять простейшие меры предосторожности. Он обладал самым проницательным умом своего времени и проявлял столько здравого смысла в отношении создаваемых им персонажей и их действий, но не в отношении самого себя и своих дел, "подобно тем великим адвокатам, которые плохо ведут в суде свои собственные дела"! А ведь сколько было оснований проявить недоверчивость и осторожность в задуманной авантюре!