Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Встреченный в Генуе итальянский негоциант Джузеппе Пецци заронил искру в легко воспламеняющееся воображение Бальзака, Пецци обещал прислать образцы горной породы. Он их не прислал. А где же, собственно, находятся горы отходов, о которых шла речь? Бальзак этого не знает. Да как же ему, профану, определить ценность руды и ценность обвалившихся копей? У него нет никаких специальных инструментов, он не ведает, к кому обратиться за получением разрешения на разработку; он очень плохо знает итальянский язык и не может поэтому собрать сведения на месте.

Он просто воплощает в жизнь романтическую историю, которую уже написал в 1836 году для "Кроник де Пари", дав ей название "Фачино Кане". В этой новелле рассказчик встречает старика музыканта, играющего на кларнете; музыкант называет себя последним потомком старинного венецианского рода, давшего Республике многих сенаторов, и говорит, что он якобы знает, где спрятаны сокровища прокураторов, где хранятся миллионы, принадлежащие Светлейшей Республике. Но Фачино Кане слеп и не может отправиться один на поиски клада. Ошеломленный такой тайной, рассказчик взволнованно смотрит на седовласого старика музыканта, считая несчастного сумасшедшим, и ничего не отвечает ему. Схватив свой кларнет, Фачино Кане "заиграл печальную венецианскую песенку - баркаролу, для которой вновь обрел талант своей молодости, талант влюбленного патриция. Мне пришло на память "На реках Вавилонских"...

- Мы поедем в Венецию! - воскликнул я, когда он встал.

- Наконец-то я встретил настоящего мужчину! - вскричал он, весь вспыхнув".

Но Фачино Кане умер, проболев два месяца, и рассказчик забывает о венецианском кладе. Бальзак-романист считает Фачино Кане помешанным, Бальзак-человек поддается, как Фачино Кане, безумной мечте о реках серебра. "Он теперь только и грезит что о потоках золота, о горах алмазов", - говорит Теофиль Готье. Он просит своих "ясновидящих" искать зарытые сокровища: он уверяет, что ему известно, где Туссен-Лувертюр после восстания на Сан-Доминго зарыл свою добычу. Он так хорошо описал все обстоятельства дела и место действия, что просто заворожил Теофиля Готье и Жюля Сандо. Было условлено, что они купят кирки, зафрахтуют бриг и втайне отплывут на нем. Словом, целый роман. "Надо ли говорить, - замечает Готье, - что нам не удалось откопать клад Туссен-Лувертюра... У нас едва хватило денег на покупку кирок..."

Рассказчик в "Фачино Кане" не едет в Венецию. Бальзак же отправляется в Сардинию с такими ничтожными средствами, что должен спешить. Из Марселя он пишет 20 марта Зюльме Карро: "Наконец-то я в двух шагах от цели и могу вам сказать, вы плохо знаете меня, полагая, что мне необходима роскошь. Пять ночей и четыре дня я ехал на империале, выпивал молока на десять су в день; сейчас пишу вам из марсельской гостиницы, где номер стоит пятнадцать су, а обед - тридцать су! Но вот увидите, при случае я буду ненасытным..." В Марселе он узнает, что оттуда в Сардинию суда не отплывают, надо плыть через Корсику. "Через несколько дней у меня, к сожалению, одной иллюзией станет меньше - ведь всегда, когда дело подходит к развязке, вдруг перестаешь верить. Завтра еду в Тулон, а в пятницу буду в Аяччо. Из Аяччо постараюсь пробраться в Сардинию". Матери он пишет: "Я остановился в отвратительной гостинице - просто дрожь берет; но с помощью бань выкручиваемся..."

На Корсике ему пришлось пробыть пять дней в карантине из-за холеры, вспыхнувшей в Марселе. В утешение себе он осматривает дом Наполеона "жалкую лачугу" - да читает в библиотеке Аяччо английские романы "Грандисон" и "Памела", "ужасно скучные и глупые". Но Корсика великолепная страна - ему понравилась, так же как и первобытные нравы ее обитателей: "Здесь нет ни гулящих девок, ни театров, ни читальных залов, ни общества, ни газет, зато нет и никаких мерзостей, свидетельствующих о цивилизации. Женщины не влюбляются в иностранцев; мужчины целый день прогуливаются и покуривают. Леность невероятная! В городе восемь тысяч душ, кругом нищета, крайнее невежество в вопросах самых злободневных. Я пользуюсь здесь полнейшим инкогнито..." - сообщает он в письме к Ганской. Но один офицер и один студент узнали его: "Увы! Какая досада! Теперь уж людям невозможно вести себя плохо или хорошо так, чтобы это не стало достоянием гласности!" Наконец ловцы кораллов переправили его на Сардинию, причем все питались только рыбой, пойманной в пути.

Добраться до копей оказалось тяжким делом. В Сардинии тогда не было ни дорог, ни экипажей, ни постоялых дворов. Бальзаку пришлось ехать верхом, а он не садился в седло уже четыре года. Девственные леса, гигантские вечнозеленые дубы; никакой еды. А прибыв в Арджентьеру, он узнал, что некая марсельская фирма, вошедшая в компанию с генуэзцем Пецци, уже произвела анализ отходов, нашла там подтверждение надежд Бальзака и выхлопотала через местных властей королевский декрет, разрешающий возобновить разработку копей. Как и во всех своих деловых предприятиях, Бальзак проявлял зоркость взгляда, но терпел поражение, едва только приступал к осуществлению своих замыслов. Компания Арджентьерских серебряных копей в скором времени принесла ее основателям прибыль в миллион двести тысяч франков, которой так жаждал Бальзак. Но и Бальзак получил возмещение за свои труды и убытки. Пока негоциант Пецци осаждал префектуры, романист Бальзак писал "Цезаря Бирото". Два творения были несовместимы: второе, более высокое, приводило к неудачам в житейских делах. Госпоже Ганской он сообщал: "Не очень браните меня, когда будете отвечать на это мое послание, написанное в дороге, помните, надо утешать побежденных. Я очень часто думал о вас во время своего путешествия, полного приключений, и воображал, что вы всего только один раз скажете: "Кой черт понес его на эту галеру!".

Он возвратился во Францию через Геную и Милан, где мог рассчитывать на банкира супругов Висконти. Второе пребывание в Милане было менее приятным, чем первое. Однако братская приязнь князя Порчиа избавила его от гостиницы - в его распоряжение была предоставлена комнатка, где он мог спокойно работать. Гостеприимному князю Порчиа и графине Болоньини он позднее посвятил один из лучших своих романов - "Блеск и нищета куртизанок" и повесть "Дочь Евы", где в посвящении он говорит: "Французов обвиняют в легкомыслии и забывчивости, но, как видите, постоянством и верностью воспоминаниям я сущий итальянец".

Роман "Блеск и нищета куртизанок" со временем станет одной из самых широких фресок Бальзака, но в 1838 году еще не было ни заглавия, ни плана этого произведения. В Милане, немного скучая о парижских бульварах, он набросал первый эпизод - "Торпиль". То была история любви красавца Люсьена де Рюбампре из "Утраченных иллюзий" и Эстер Гобсек, проститутки в доме терпимости, прозванной Торпиль, то есть электрический скат, из-за того, что ее небесная прелесть наэлектризовывала мужчин и приводила их в оцепенение. Однажды в свой свободный день она встретила Люсьена в театре Порт-Сен-Мартен и сразу влюбилась в него до безумия. Она вырвалась на волю и прожила с ним счастливо три месяца. Но на бале-маскараде в Опере ее в домино узнали и разоблачили жестокие насмешники. Чувствуя, что для нее все погибло, Эстер попыталась покончить с собой; ее спас некий священник и, поняв, как глубока и смиренна ее любовь, решил отдать Торпиль в монастырский пансион, превратить проститутку в благовоспитанную девицу. Повесть должна была появиться в 1838 году в газете "Ла Пресс", но Жирарден убоялся возмущения подписчиков, и без того уже шокированных романом "Старая дева". Просто возмутительно! Воспитанница монастырского пансиона была в недавнем прошлом обитательницей дома терпимости! Повесть "Торпиль" была напечатана Верде в том же томе, что и "Выдающаяся женщина" и "Банкирский дом Нусингена". В Милане у князя Порчиа Бальзак отделал только первую ее половину.