Бела Иллеш - Тисса горит

На следующий день начальник полиции Окуличани вызывает к себе Секереша.

— Из Пемете жандармы привели секретаря партийной организации, которого вы туда направили. Зовут его Варга. Он произнес большевистскую агитационную речь.

— Быть не может! Жандармы неверно поняли его… Говорю вам: это совершенно невероятно. Варга — старый, испытанный социал-демократ.

Окуличани пожимает плечами.

— Очень жаль. Придется отправить его этапом на венгерскую границу.

Секереш объясняет, просит, улещает, — все напрасно. Окуличани непоколебим.

Секереш решается на смелый шаг и по телеграфу просит помощи у берегсасского жупана. На третий день Варгу выпускают.

— Балда! — орет на него Секереш, когда они остаются наедине. — Неужто ты никогда не поумнеешь?

— Сам балда, — спокойно отвечает Варга. — Думаешь, чехи не знают, кто мы такие? Знают и терпят нас только потому, что хотят с нашей помощью бороться против польской и венгерской пропаганды. А если враг знает, кто мы, к чему скрывать это от рабочих? Чехи хотят использовать нас, — почему бы и нам не использовать их слабость? Посмотрим, кто раньше сорганизуется: коммунистическая партия или чешская государственная власть!

— Видно, Готтесман, что, назвавшись Варгой, ты сразу стал теоретиком… Ну, да бог с тобой. Что до сути дела, могу тебя успокоить. И без тебя знаю, для чего мы нужны чехам. Все же для твоего сведения могу сообщить, что чехи малость просчитались. Мы прекрасно используем все легальные возможности и вскоре будем хозяевами в этой стране-ошметке. Но пока мы слабее их, нам нужно сорганизоваться, а не орать. Погляди, как прекрасно Петр работает в Свальяве. Расшевелил всю Верховину…

— Положись на меня. Округа Пемете не только зашевелится, а прямо в пляс пустится!

— Вот этого я и опасаюсь…

Разговор кончился тем, что Секереш отправил Готтесмана — Варгу обратно в Пемете. Там его уже ждали. Возвратился он под вечер и до самого утра беседовал с шестью бывшими военнопленными, вернувшимися из России, и несколькими бывшими бойцами венгерской красной армии.

Через три дня в Пемете начался массовый саботаж. Но здесь дело шло не так гладко, как в Свальяве. Слишком много было несчастных случаев. С другой стороны, идея Варги, чтобы отдельные группы рабочих соревновались между собой в умении работать медленнее, прекрасно удалась.

Но не одни рабочие учли события в Свальяве. Учла это и дирекция. Только в Пемете деньги пообещали не Варге, а православному попу. А попу денежки пришлись кстати.

Еще бы не кстати! Ведь у православного попа не было в Пемете ни церкви, ни жалованья. Дело в том, что греко-католические попы быстро сообразили, что на место портрета короля Карла следует повесить портрет Массарика. Они стали вернейшими слугами чешского государства, и чехи преследовали теперь православных с не меньшим пылом, чем в свое время венгерская знать. Вернее — хотели бы преследовать. Желание было, но не хватало сил. Православные попы работали вовсю. Греко-католические попы опирались на жандармов, православные же принялись ругать чехов, а этот голос внушал народу куда больше симпатий, чем голос, судебного пристава. У греко-католического попа — церковь и жалованье, а у православного — верующие. Большую половину веры составляла в сущности ненависть к чехам, но это особого значения не имело: верующие суть верующие.

Итак, казначей лесопильного завода в Пемете господня Клейн отправился к православному попу в Пемете. Поп был красивый, рослый, чернобородый мужчина, заказавший себе в Мункаче точь-в-точь такую же рясу, какую носят московские попы.

Господин Клейн передал попу от имени директора Шлезингера большой нагрудный серебряный крест и без всяких обиняков открыл ему, чего господин директор Шлезингер ждет от православной церкви. Через полчаса ударили по рукам.

Поп взялся за работу.

— Какой ты, собственно, веры, товарищ Варга? — стали вдруг допытываться люди.

— Какой? Лютеранской, понятно, — отвечает Варга, показывая сфабрикованную в Вене метрику.

— Гм… Гм…

Поп свое дело знает: не проходит и нескольких дней, как вся округа взбудоражена: не приведет к добру, если у православных партийным секретарем будет лютеранин. Глухой вначале ропот переходит в открытое возмущение, когда начинают поговаривать, будто Варга даже не настоящий лютеранин, а всего-навсего еврей-выкрест. Директор Шлезингер — душа этой антисемитской пропаганды.

— Будьте начеку, братцы. У этого еврея нехорошее на уме!

Саботаж идет на убыль. К членам дирекции вернулся дар речи.

— Что это такое? Что происходит? Братцы!.. Товарищи…

— Слышь, Варга, — говорит одноглазый Юрко, дровосек саженного роста, потерявший левый глаз в бою на Солнокском мосту. — Надо, слышь, что-то предпринять.

— В чем, собственно, дело?

Одноглазый Юрко говорит напрямик:

— Ведь евреи Христа распяли!..

— А других забот у вас нет?

— Так ведь… Темный народ эти лесные жители.

— Ну, ладно, — говорит Варга и прямо направляется к православному попу.

Ему везет: поп дома. Он стоит во дворе, любовно поглаживая большую породистую йоркширскую свинью.

— Да славится имя Иисуса Христа, Я к вам, ваше святейшество. По важному делу. Вы, верно, от души обрадуетесь: хочу переходить в православие.

Поповская свинья жирная и красивая — всего два дня как прислал ее в подарок директор Шлезингер. Поп, подоткнув до колен подрясник, с помойным ведром в руке, в замешательстве глядит на Варгу.

— Да что это вы вздумали? Взрослый человек, а хотите веру менять!

— Да видите ли, — смиренно говорит Варга, — сам знаю, что все это одна глупость, да что тут поделаешь?.. Ночью, во сне явился мне какой-то пузатый, лысый святой и говорит мне: «Ну, товарищ Варга, если не хочешь прямо в ад угодить, тотчас же переходи в православную веру». Вы же понимаете, ваше преосвященство, мне вовсе не охота попадать в ад!..

— Что сон? Чепуха! — отвечает поп и опускает пустое помойное ведро.

Свинья сует рыло в ведро, потом разочарованно отворачивается и недовольно хрюкает.

— Стыдно вам. Кто же обращает внимание на сны? — произносит поп наставительно, словно говорит с амвона.

— Стыдно-то стыдно, ваше преподобие, но что поделаешь: верю в сны! А к тому же, надо сказать, я из убеждения стремлюсь перейти в православную веру.

— Преследуемая вера, — говорит поп, одной рукой почесывая свинье шею, а другой гладя собственную бороду. — Тюрьма, оковы, а то и мученическая смерть ожидает православных…

— Ничего, ваше святейшество. И вшами уже маялся, и коростой, и пуля в животе сидела, и в тюрьме гнил — неужто мученичества испугаюсь?..

Поп выпускает свинью и уже обеими руками поглаживает бороду. Он морщит лоб, и поглаживание переходит в нервное подергивание.