Бела Иллеш - Тисса горит

— Ну? — торопит его Варга.

— Приходите через шесть недель, — говорит поп и, не добавив ни слова, уходит в дом.

— Погоди, мать твою… — бормочет Варга и на следующий день опять является к попу, на этот раз уже в сопровождении четырех дюжих мужиков.

— На крестины пришли, ваше святейшество, — начинает Варга.

Поп во все глаза глядит на него.

— Чего вздумали, дети мои? Нужно шестинедельное наставление в вере, двухнедельное размышление.

— Нечего время терять, батюшка, — вмешивается в беседу одноглазый Юрко. — Всегда ненавидел попов, да и вообще набожных людей не переваривал. Однако, бог мне свидетель, жалко было бы мне, батюшка, если бы с вами какая-нибудь беда стряслась. Не видать мне в жизни повешенного буржуя, если не повыдергиваю вам бороденку, коли долго будете кочевряжиться.

— Чего его слушать?

— Дать ему в морду!

— Терпение, ребята, терпение. Не забывайте, что мы имеем дело со святым человеком, со служителем господа. Ну, так как же, батюшка?

Четверть часа спустя Варга получает свидетельство о крещении.

«Дорогой товарищ Секереш. С тех пор, как я принял православие, все идет как по маслу. И пишу я тебе, собственно, только потому, что вчера произошло неожиданное событие: пришли в Пемете два господского вида человека, агитаторы великорусской партии, и устроили митинг перед домом попа, страшно ругали венгерцев, евреев, чехов, большевиков и поляков, но пуще всего доставалось от них украинцам. Я не знал, как к этому отнестись, и счел за лучшее поколотить их как следует и выгнать из деревни. Так и сделали. Теперь поговаривают, будто за это нам может здорово влететь. Я, правда, не из пугливых, но будет все же хорошо, если напишешь мне, чего, собственно, хотят великоруссы и как с ними поступить, если опять сюда сунутся, чего, однако, не думаю: отдубасили мы их на совесть.

В общем же, как уже сказал, дела в порядке.

С социал-демократическим приветом районный секретарь

Варга».

Тридцатого апреля в Пемете был подписан коллективный договор, по образцу соглашения в Свальяве. Первого мая состоялся митинг; второго на заводе, после длительного саботажа, возобновили работу, а третьего Варга получил телеграмму от Секереша:

«Немедленно лично доставь копию коллективного договора в секретариат парткомитета в Свальяве».

— Гм… Как проще попасть в Свальяву? — опрашивает Варга у Юрко.

— Лучше и скорей всего — пешком. По железной дороге тебе придется сделать крюк до станции Чапа, и оттуда, через Мункач, лишь поздно вечером ты прибудешь в Свальяву. Пешком же это отнимет у тебя пять-шесть часов, самое большее. Дорога прямая, отличное шоссе, то самое, которое от Будапешта ведет через Ужок на Львов. Старая военная дорога.

По обе стороны шоссе тянутся горы. По левую — они темно-зеленые: там преобладает хвоя. По правую руку, к югу, покрыты светлой зеленью дубов. Через час пути горы здесь сменяются холмами, поросшими виноградом. По другую сторону темная хвоя чередуется с свежей листвой дубов, осин и берез.

Среди разных оттенков зелени можно различить цветущие гроздья дикого каштана.

Стучит дятел, свистит иволга, шепчется листва.

Варгу вдруг потянуло петь:

После двух часов ходьбы Варга замечает высокое здание с красной крышей и башенками. Еще немного — и он стоит перед великолепной усадьбой. В ту же минуту с противоположной стороны к воротам усадьбы подкатывает огромный лиловый автомобиль, и из него выходит Анталфи. Дорожное пальто чуть не до пят, автомобильная фуражка и большие автомобильные очки. Не заговори Анталфи первым, Варта ни за что бы его не узнал.

— Здорово, Готтесман! Ты как сюда попал?

— Вот тебе раз! Анталфи, какой дьявол тебя сюда занес?

— Я снял этот охотничий замок. Построен он, собственно, не для меня, — его много лет назад выстроил один граф, собираясь пригласить к себе на охоту императора Вильгельма. А так как Вильгельм по нынешним временам вряд ли сюда пожалует, я и решил снять его, чтобы даром не пустовал.

— А на кой шут тебе охотничий замок?

— По правде говоря, я сам хорошенько не знаю. На что- нибудь да пригодится. А ты что тут поделываешь?

— Я в Волоце слесарем. Был теперь здесь неподалеку, в третьей отсюда деревне. Звали несгораемый шкап починять.

— Петр Ковач тоже в этих краях?

— Да, — говорит Варга. — Работает в Берегсасе, в каком- то кооперативе.

— В Берегсасе? А я думал — в Унгваре…

— Возможно. Наверно не знаю.

Несколько минут спустя Варга прощается. Отказывается от обеда и даже отклоняет предложение мигом довезти его в автомобиле до Волоца.

— Важным барином стал, — желчно замечает Анталфи.

В Свальяву Варга приходит в четыре часа дня. Петра дома нет — он с самого утра отправился в Полену. Когда Варга приходит в Полену, Петр уже в горах, в лесу. Гонда, приведший последний поезд из Свальявы, приглашает Варгу к себе.

— Товарищ Ковач тоже ко мне придет, — говорит он.

И действительно, через час с лишним Петр является.

— Готтесман?!..

Они обнимаются со слезами на глазах.

— Почему ты не привел товарища Варгу в лес? — спрашивает Петр у Гонды.

— У товарища на лбу не написано, что…

— Ты прав. Знаешь, — обращается Петр к Варге, — зачем тебя вызвали в Свальяву?

— Нет.

Петр кивает Гонде, тот выходит и вскоре возвращается с кипой листков.

На семи языках — чешском, словацком, украинском, русском и польском написано:

НЕ ДОСТАВЛЯЙТЕ ОРУЖИЯ ВРАГАМ СОВЕТСКОЙ РОССИИ

— Неужели дело зашло так далеко? — удивленно спрашивает Готтесман.

— Ты что? Газет не читаешь?

— Нам их доставляют только на третий день.

— На, прочти…

На первой странице «Мункачской газеты» жирным шрифтом напечатано:

ПОЛЬСКИЕ ЛЕТЧИКИ СБРОСИЛИ БОМБЫ НАД КИЕВОМ

На протяжении ближайших двух недель на территории Прикарпатской Руси стало выходить семнадцать новых газет: пять ежедневных и двенадцать еженедельных. Газеты венгерские, украинские, чешские, еврейские. Теперь своим печатным органом обзавелась каждая из существующих партий, — даже и те, что существовали пока только в проекте. По языку, направлению, политической платформе эти газеты весьма различались между собой, но в одном все они были единодушны: в вопросах польско-русской войны.

Все партии и газеты сходились на том, что война, шедшая по соседству, за Карпатами, будет последней войной человечества. Все они полагали, что ликвидация большевизма обусловит спокойное восстановление Европы, за которым последует долгожданное всеобщее благоденствие. И ни у одной газеты не мелькало и тени сомнения в том, что священным долгом исстрадавшихся народов Прикарпатской Руси — как перед самими собой, так и перед всем человечеством — является соблюдение строжайшего нейтралитета.