Камил Петреску - Последняя ночь любви. Первая ночь войны

Эти рассуждения вгоняли в дрожь слушателей, и они умоляли: «Друг Василе, ты уж нас не бросай, помоги». Двоим было поручено доставить напитки: пользующееся доброй славой красное вино из Голешть, кымпулунгскую цуйку, — «если не найдете вэленскую» — и десять бутылок очень сухого шампанского «Мумм» — «он пьет только такое». Свежий овечий сыр из Кымпулунга и тщательно выбранные овощи и фрукты было поручено, как обычно, закупить нашей столовой. Но наибольшее волнение причинила нашему капитану просьба генерала (приехавшего с инспекцией как раз на предмет присвоения ему звания майора): подать в начале обеда два вареных яйца, «но если не найдется абсолютно свежих, то лучше совсем не надо». Сколько было хлопот, пока не поручили одному из вестовых специально наблюдать за несушкой в курятнике, да и то опасались, как бы не вышло путаницы и солдат вдруг взял не самые свежие яйца...

Но в конце концов все прошло благополучно, яйца были действительно только что из-под курицы и удостоились похвалы, как и вся прочая снедь. А теперь все расходы за этот обед надо было покрыть «экономией», то есть отнести за счет обычного бюджета солдатского стола, ибо специальных фондов у полка не было. Приходилось использовать паек отпускников, урезать мясо в солдатском котле, сыпать чуть меньше сахара в чай, и все это надо было точно рассчитывать изо дня в день, чтобы в конце концов покрыть дефицит. Тщетно я ждал, когда окончится подсчет и сверка с таблицами рациона, и в конце концов ушел, поняв, что если прерву подобное обсуждение, то, уж конечно, не добьюсь того, чего не достиг, когда пела флейта.

После обеда нас созвали, чтобы раздать присланные из полка брошюры. Это были тоненькие, скверно отпечатанные на газетной бумаге книжонки в зеленых и желтых обложках, вроде «правил для квартиросъемщиков». «Новые уроки западного фронта» — так называлась одна брошюра; вторая — «Роль артиллерии в современной войне»; наконец, третья — «Заметки капитана германской армии». Какой-нибудь капитан либо майор из многочисленных канцелярий генерального штаба переводил и печатал такие брошюры — то ли потому, что этим интересовался сам, то ли желая показать, что занимается делом. Но никто не придавал им никакого значения, и когда эти книжки присылали в армейские корпуса, они пылились в связках точно так же, как и пачки патриотических брошюр в префектурах. Время от врелгени, «чтобы разгрузиться», полковые адъютанты раздавали их офицерам. По правде говоря, их бы следовало в первую очередь прочесть генералам и штабистам, поскольку речь там шла об опыте командования, и мы с Оришаном поначалу даже удивлялись, насколько серьезно осведомлено наше высшее офицерство (ибо эти книжки были действительно крайне интересны), но потом убедились, что переоцениваем интеллектуальность вышеупомянутых военных.

Охотно взяв эти брошюры, я повторил свою просьбу:

— Господин капитан, я еще раз прошу вас о двухдневном отпуске в Кымпулунг... У меня там...

— Дорогой мой, мне очень жаль, но, что поделаешь, ; это невозможно...

— Господин капитан, вы не можете себе представить, какую огромную услугу вы мне окажете...

— Как не знать... знаю... да нельзя... Наконец вечером в столовой я сделал третью попытку, столь же неудачную, как и предыдущие.

И теперь у меня горели глаза, пересохло во рту, ибо я понимал, что могу попасть в Кымпулунг, только дезертировав и, предвидя трагические последствия этого, все же был готов на дезертирство. Я промучился всю ночь напролет.

Вот уже поголубели окна, поредел мрак в доме, а я так и не сомкнул глаз. Ссора с Корабу уже стерлась из памяти.

— Господин младший лейтенант, вас вызывает господин капитан Димиу... за вами пришел Нистор Оанча.

Капитан Димиу был в крестьянской ночной рубахе и домашних шлепанцах.

— Вы хотите ехать в Кымпулунг? У вас там дело?

— Господин капитан, мне обязательно надо ехать... Он задумался, словно вызвал меня только для того, чтобы задать этот вопрос, и спустя некоторое время вздохнул:

— Ну дела...

— Господин капитан...

Солдат поставил перед ним на крестьянский стол, покрытый домотканым полотном, чашку черного кофе и варенье.

— Принеси еще варенье, Глигол, и кофе для господина младшего лейтенанта. — И, повернувшись ко мне, пояснил: — Я привык вставать рано, и это у меня вместо «кофе с молоком».

Оглядев меня с головы до ног, он снова замолчал. Я пытался отгадать, о чем же он думает, мне так хотелось навести его на благую мысль...

— Ну... не знаю, что и делать... Я вчера вечером и Оришану тоже говорил. Ведь есть приказ по полку — никого из частей не отпускать. Слушайте. Возьмите с собой человека, который проведет вас по горам, чтобы обогнуть Дымбовичоару, а там — прямо идите по большому шоссе, чтобы ни с кем из полка не встретиться. А если уж натолкнетесь — скажите, что я вас послал на рекогносцировку в Рукэр.

Мне казалось, что сердце у меня разорвется от радости.

— Господин капитан, не беспокойтесь.

Мне хотелось забежать к Оришану, чтобы сказать ему спасибо, но не было времени. Вероятно, вчера вечером благодаря его вмешательству в столовой обсудили весь инцидент.

Я взял солдата, который знал дорогу через горы, и немедленно — в чем был — пустился в путь.

Сначала мы направились в Джувале, постепенно поднимаясь все выше, потом пошли в обход через луга и пастбища и оказались над шоссе. Солнце сверкало, как кристалл в воде, его лучи рассыпали влажные отблески на утесистых вершинах и оживляли зелень листвы и трав. Роса еще не везде подсохла, и полы одежды у нас вымокли. Большие горы, грозно глядевшие со своих высот, казалось, вырастали по мере приближения, заслоняя собою дали. Слева — Гимбав, колоссальная каменная мечеть (по сравнению с ней святая София кажется детской игрушкой); вокруг каменных куполов вздымаются громады высотою во многие сотни метров, отвесные, как стены, но поросшие, однако, скальной растительностью, а кое-где видны и ели. Эти громады высятся так близко к склонам соседних гор (иной раз расстояние не превышает нескольких метров), что глубины пропастей и расселин с сотворения мира не видели ни блеска солнца, ни сияния луны. На этих недосягаемых кручах нашли себе надежное прибежище медведи.

Справа, довольно близко — знаменитый Пьятра Крайулуй, похожий своими зубчатыми утесами на готический собор. А еще дальше — могучая, заслоняющая половину горизонта Пэпушэ — одна из величайших гор в стране после Иезера, — завершает этот триптих, словно башня, вздымающаяся над стройной румынской церковью.

В долине меж этих гор вьется и прыгает Дымбовица, прорываясь меж скал и сверкая под солнцем, как серебро, у белого каменного моста, похожего на бухарестские мосты. В глубине долины — лесистые холмы, плато и взгорья с луговинами (как здесь, где мы сейчас находимся), там и сям виднеются домики, и замыкает панораму белая лента шоссе. Низкие каменные ограды делят эти луговины на большие неправильной формы участки, принадлежащие разным владельцам. За изгородями загонов, словно непомерно большие овцы, стоят копны сена второго укоса. Воздух разрежен и чист, напоен ароматом еловой смолы, сухого сена, перезрелой земляники и дурманит, как вино. Из-под ног выскакивают кузнечики, беспечные, как само это утро.