Камил Петреску - Последняя ночь любви. Первая ночь войны

— Господин младший лейтенант пожалуйте и вы.

— Куда, Нягу?

— В двенадцатую роту. Сегодня ночью солдаты добыли несколько кроликов и мы устроили маленький праздник. Завтра день рождения Марина Думитру, старшины двенадцатой роты. Пожалуйте на угощение.

Под навесом из веток и листвы — настоящая корчма. Есть и скрипач и певец. Мы встречаем здесь других офицеров, которые снисходительно вкушают жаркое с тарелочек и пьют красное вино из больших стаканов матового стекла. Ко мне подходит унтер-офицер.

— Господин младший лейтенант, как вы думаете, когда нас отсюда отправят?

— Да откуда я знаю, Василе? Я вижу, у вас здесь тоже недурно, — и я окидываю взглядом беседку.

— Господин младший лейтенант, ведь у нас тоже жены, дети...

Приглушенная боль молнией пронзает грудь; музыканты продолжают играть. Тут нам попадается на глаза цыган Вэрару.

— Господин капитан, а что будем делать с этим Вэрару? У себя оставим?

Вэрару сообразил подойти ближе, к удовольствию офицеров, которых он чрезвычайно забавляет своими ответами абсолютно не по форме.

— Так ты хочешь уйти, Вэрару? Такой молодой и крепкий..

— Да нет, господин капитан, здравия желаю... Меня обидел господь. — И он уже собирается показать свою грыжу под смех всех присутствующих.

— Мы тебя «капуралом» сделаем, Вэрару, — говорит кто-то, подражая говору цыгана. — Придешь домой — всех своих цыган перепугаешь.

— Меня сделаете... Ох, грехи мои... а ведь я в армии не служил. .. Ничегошеньки не знаю...

— А ну, Вэрару, как зовут короля?

Вэрару никак не может выговорить имени «Фердинанд» и теперь отнекивается, смущаясь, как девица:

— Да оставьте меня, господин лейтенант... Ведь я же не военный...

Офицер злится:

— Эй, слышишь, цыган, мы здесь не шутим!. . А ну, черт возьми, «смирно». — При разком окрике офицера бедняга цепенеет, пытаясь встать руки по швам. Затем гремит команда: «Лечь»... «Встать»... «Лечь»... «Встать»... И Вэрару шлепается на землю и поднимается по команде, словно заводная лягушка.

— Ну, Вэрару, как же зовут его величество короля? Совсем растерявшись, тот выпаливает, ни на кого не глядя:

— Здравия желаю, господин... Короля зовут Лисандру.

Взрыв хохота. Для Вэрару самое красивое имя — Лисандру, и он с восторгом нарекает им короля, раз уж не может произнести его настоящего имени.

— Как это — Лисандру? Смотри, сегодня ночью три дежурства закачу!

— Короля зовут... Короля... Его зовут «господин полковник Лупашку», — отчаянно кричит Вэрару, испугавшись наряда.

Это единственное официальное имя, которое он смог запомнить, и в чрезвычайных обстоятельствах он всех так называет; очевидно, он считает, что это высокое звание более всего подходит королю, хотя, по-видимому, ему все-таки известно, что короля зовут иначе.

— Господин капитан, что же нам с ним, в конце концов, делать?

— Откуда я знаю? Можно бы и отпустить... Но ведь у него нет никаких документов... Он не может доказать, что ему уже тридцать лет. Оставим его в музыкантах.

Вмешивается, улыбаясь, юный Попеску:

— Да ему, черт побери, уже все сорок, господин капитан. Он и петь-то не умеет, это кочующий цыган-лесовик.

Капитан заверяет нас, что через день-два он отпустит Вэрару.

— Георгидиу, вам записка от вашего дружка Лайоша. Все товарищи с интересом следят за моей дружбой с венгерским офицером, который командует ротой прикрытия таможни.

Он обычно приглашает меня по воскресеньям и в праздники к четырем часам на партию в кегли и на кружку пива вместе с таможенными досмотрщиками обеих сторон, пограничным полицейским и их женами.

Это очень веселые вечеринки с громким смехом и забавными шутками. Капитан спокойно и авторитетно советует мне не ходить туда сегодня: «Пусть пройдет инспекция».

Он прав. Мне сегодня необходимо провести день в покое. Фраза «Пусть пройдет инспекция» отдается эхом в моей голове, пустой, без единой мысли. Значит, «завтра» уже прошло?..

После обеда в столовой я возвращаюсь по тропе через траншеи домой и ложусь. Но едва я остаюсь один в четырех стенах, как думы оживают во мне, словно привидения. Если Григориаде уезжает в понедельник утром, то я никогда не получу убедительных доказательств, которые только и могут так или иначе положить конец душевному смятению, которое меня терзает. С каждой новой гипотезой мысль об отъезде вспыхивает во мне, как огонь.

В волнении я встаю с постели и решаю пойти к приятелям. Это два младших лейтенанта, которые живут вдвоем в большой комнате с двумя кроватями. Они играют в домино; сбросили френчи, сняли ботинки. То один, то другой то и дело жульничает, оба при этом шумно веселятся.

Я вхожу в игру третьим и делаю огромные усилия, чтобы сосредоточиться. Хараною раздает костяшки.

— Вот знайте: если я выиграю, значит, мне повезет и полковник разрешит мне перейти из второй роты. Избавлюсь от Корабу.

Капитан Корабу, как я уже говорил, это «гроза полка». У него костлявое лицо молодого инквизитора, коротко подстриженные усики. Он буквально довел до помешательства и солдат и офицеров своей строгостью, и даже «сам» командир полка, встревоженный подобной дисциплиной, написал, что, по его мнению, первая пуля второй роты будет предназначена ее командиру. В нашем батальоне, в среде скромных и озабоченных людей, которые кажутся не офицерами, а провинциальными учителями со своими странностями и комплексами, Корабу был единственным армейцем, прошедшим суровую школу военной службы в Вене.

— Ну, я благороднее тебя, — говорит Сэвулеску. — Если я выиграю, значит, в конце месяца нас отведут с границы... Отправят в Р., будем танцевать зимой, увидим дамочек, братцы.

А я? К чему стремлюсь я со своими невероятными осложнениями? Чему желаю сбыться, если я первый выложу на стол эти белые костяшки с черными точками?

В четыре часа в комнату врывается младший командир и наспех отдает честь.

— Здравия желаю, господин младший лейтенант. Велено спуститься в лагерь.

— Всем? Или только второй роте?

— Всем. Есть приказ экипировать солдат и снять посты с границы.

Мы ошеломлены.

— Снять посты, говоришь?

— Таков приказ... через час должны быть готовы.

Господа офицеры уже собираются внизу.

Сэвулеску ликует и кувыркается на постели.

— В Р., братцы... Увидим дамочек.

Восторги и восклицания; Хараною в спешке не может отыскать свои ботинки.

— Ребята, а может, это война? — подозрительно спрашиваю я.

— Какая там война, Георгидиу, какая война, друг? Приказ-то какой: отводить посты с границы или укреплять их? Домой, друзья... Идем в Р.!

Мы как сумасшедшие несемся вниз, в ложбину, прямо через заборы и луга. Там, в лагере, среди землянок, возбуждение, беготня. Офицеры из других рот растерянны. Узнаем еще одну новость: есть приказ раздать солдатам боеприпасы.