Элигий Ставский - Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

Я смотрел на нее. И я почувствовал, как она мне дорога. С ней ничего не должно случиться. Ничего не может случиться. Никогда. Я посмотрел вниз. Наша лодка медленно останавливалась.

- Еще не проходит? — спросил я.

- Нет, — ответила она.

Мы остановились и сошли вниз. Другие лодки качались. Мы вышли на дорожку. Все скамейки, как назло, были заняты.

- Лучше уже? — спросил я.

- Ты напрасно остановил, — сказала Ира. — Это была только минута. Не нужно было останавливать.

Она все еще была бледная. В глубине аллеи стояла пустая скамейка. Половина ее была освещена заходящим солнцем. Мы сели на эту скамейку.

- Ты ужасно смешной, — сказала Ира. — Я бы обязательно удержалась.

Она положила свою руку на мою, и я почувствовал, что ее рука дрожит. Потом ее рука перестала дрожать. И глаза снова стали такие же, как всегда. Мы сидели молча. Воздух между деревьями был желтый и совершенно прозрачный. Впереди был пруд. Возле мостика столкнулось несколько лодок. Одна развернулась, И остальные не могли проехать. Ира засмеялась.

- Я почему-то вспомнила наш первый вечер. Ты показался мне смешным и добродушным. И тогда я не подумала, что у нас что-то может быть. А ты?

Наконец лодки вытянулись в один ряд и поплыли.

- А ты? — повторила Ира. — Ты подумал?

Я повернулся к ней.

- Наверное, я подумал, — сказал я просто.

Мы снова сидели молча. Жара спала, и стало свежее. И уходить не хотелось.

- Ты знаешь, Саша, я рассказала обо всем Оле, — сказала Ира. — И она сказала, чтобы ты уходил оттуда во что бы то ни стало. Ведь теперь они не дадут тебе направления в институт.

Я повернулся и посмотрел на Иру, не понимая. Потом я понял и неожиданно почувствовал злость. Я не просто не любил, я ненавидел тетку. Меня взорвало.

- А зачем об этом надо знать всему городу? — спросил я. — Это не ее дело.

- Я не понимаю тебя, Саша. — Ира смотрела на меня удивленно. — Это ведь твое будущее. Я могу думать о твоем будущем?

- Надо прежде всего спросить у меня, — сказал я. — А она тут ни при чем. Надо узнать у меня. Я никуда не собираюсь уходить. И никуда не уйду. И мне не надо советов.

- Но ты бы сказал мне.

- Вот я и говорю. И я говорю тебе, а ты должна понять.

Я встал. Ира держала меня за руку.

- Пойдем, — сказал я.

- Да, конечно, — ответила Ира. — Только ты успокойся. Ты можешь быть спокойным?

- Да, могу.

Я сел.

- Разве я не права? — спросила Ира. — Я не понимаю тебя.

- Ты права, — сказал я, глядя на пруд. — Ты все знаешь лучше меня. И все уже поняла.

- Ведь это и есть наша слабость: прощать людям и думать о них лучше, чем они есть.

- Дальше.

Я вытянул ноги и положил локти на спинку скамейки. Я не хотел слушать и не хотел отвечать. Я не знал, что мне сделать, чтобы сломать это все старое.

- Иногда надо проявлять решительность. — Ира подсела ко мне ближе. — И это бывает трудно.

- Может быть, — сказал я, глядя на пруд.

- Ты не хочешь слушать?

- Нет, — сказал я. — Не хочу, потому что ты ничего не знаешь. Ты должна прежде спросить у меня. И понять меня.

- Чего я не знаю?

- Ты не знаешь наших ребят.

- Но разве они могут вернуть тебе годы, и окончить за тебя институт, и жить за тебя?

- Ты не знаешь наших ребят. Ты поговори со мной.

- Человек делает свою судьбу сам, а не кто-то.

- Ты не знаешь наших ребят.

- Саша, дорогой, это слова. Но ведь в трудную минуту они бросили тебя. Так всегда. Если что, каждый спасает себя, а слова остаются для собраний.

- Ты не знаешь наших ребят, — повторил я.

Я смотрел на пруд и видел тот берег.

Ира встала.

- Пусть так, — сказала она.

Я тоже встал. Мы молча пошли по дорожке. Я думал о том, что парк скверный, что уже вечер и поздно. Мы подходили к мосту, и уже темнело. Но народ все еще шел нам навстречу. Мы стояли на автобусной остановке. Ира сказала:

- Хорошо. Я убедилась, что мне лучше не говорить с тобой об этом.

- Да, будет лучше, — сказал я. — Если ты не хочешь понять меня.

Мы попрощались у ее дома. Она сказала:

- Я не приглашаю тебя к нам. Я знаю, что ты не пойдешь. Нам осталось встречаться на улице.

- Мне нужно заниматься, — сказал я. — Сейчас нужно заниматься.

- Ты уже не сердишься на меня?

- Нет, — сказал я.

- А завтра ты тоже опоздаешь?

Какие-то парни стояли возле нас и разглядывали ее и меня.

- Нет, — сказал я.

Ира улыбнулась. Я стоял внизу, пока она поднималась по лестнице. Потом перегнулась через перила и махнула рукой. Я отпустил дверь, и она захлопнулась. Я повернулся и быстро пошел по улице. Парни язвили мне вслед.

Весь следующий день я вспоминал наш разговор с Ирой и не знал, что мне делать. Во мне остался какой-то неприятный осадок. Я подумал, что тетка, конечно, права. В институт меня в этом году не пустят. Но я все равно не уйду, даже зная это. Незачем петлять и ловчить, если виноват сам. Я сидел за столом, разложив перед собой книги, и перечитывал Толстого. Я сидел без рубашки, в тренировочных брюках. На улице снова была жара, и я уже два раза ходил в душ и отодвинул стол подальше от окна, чтобы не падало солнце. Я видел, что небо совершенно чистое и не голубое, а какое-то белое и задымленное. Я подумал, что Лешка уже приехал к себе и, наверное, ходит ловить рыбу. Мне хотелось, чтобы Лешка вернулся скорее.

На Петропавловской ударила пушка, и наше стекло, как всегда, задребезжало. Часы у меня шли точно. В половине второго зашел Женька Семенов. Он работал в вечернюю смену. Женька звал меня на пляж. Он был в модной розовой рубашке навыпуск и уже загоревший, с выцветшими бровями и розовым, облупившимся носом. Нос у него блестел. На левой руке поблескивал перстень. Он специально выставлял руку напоказ.

- Все равно завалишь, — сказал он. — На твоем месте я сказал бы «пас».

- Здорово ты нахватался, — ответил я, разглядывая его.

- Космос, — сказал он. — Век небесных тел и век других тел. Преимущественно с пропорциями. Пропорции ты проходишь тоже?

- Ладно, иди.

- Ну, а все же, как у тебя дела?

- Нормально. Иди и закрой дверь.

- Я болею за тебя. Будет потом знакомый директор.

Я встал. Он быстро захлопнул дверь, Я высунулся в окно и видел, как он перешел улицу и потом медленно пошел по другой стороне какой-то новой, плывущей походкой. Он был хороший парень.

Пришел Алексей Иванович. Достал из-за шкафа обои и, не переодевшись, сразу же ушел.

- Приду поздно, — сказал он в дверях. — Или совсем не приду. Слышал?

- Слышу, — ответил я.

Я не смотрел на часы очень долго. А когда снова взглянул, было половина шестого. В шесть мы должны были встретиться с Ирой. Как всегда, у Казанского. Стрелка ползла. Было без четверти шесть. Я сидел и смотрел на часы. Я решил, что никуда не пойду. Стрелка двигалась по циферблату, проходя через одно деление, через второе, через третье. И я не буду звонить ей - ни сегодня, ни завтра. А сейчас мне нужно только одно: заниматься. Было шесть. Люди шли по улицам, куда-то спешили. Ира пришла к памятнику и ждет меня. На ней, может быть, то же самое белое платье. Оно ей идет.