Иван Лазутин - В огне повенчанные. Рассказы

— Да… — горестно вздохнул Иванников. — Видный был генерал.

— Выдающийся русский полководец, участник многих суворовских походов, любимец Суворова. — Григорий взял у Иванникова бинокль и сунул его за пазуху. — Трогаем в Можайск, Петро. Пойдем на любые проверки. Грязь к нам не пристала. Мы чисты перед присягой и перед совестью.

— А ведь воевать-то нам, товарищ лейтенант, придется здесь, на этом поле. И не где-нибудь, а на Багратионовских флешах. Так сказал командир батальона.

В голубом стылом небе со зловещим карканьем кружило воронье. Над хмурыми притаившимися избенками Горок, над церковью в деревне Бородино, над речкой Колочь, затерявшейся в золотых купах ивняка и ольшаника, над курганом Раевского — всюду кружило горластое воронье.

— Откуда их столько? — удивился Иванников.

— Чуют. Говорят, эта птица чует людскую беду за несколько дней, — рассеянно ответил Григорий, глядя на дорогу, по которой со стороны Можайска бесконечной темной лентой медленно двигались колонны машин, орудия, повозки, пешие бойцы…

— А это правда, что птица эта живет триста лет? — спросил Иванников, наблюдая за кружением воронья в небе. — Об этом написано у Пушкина в «Капитанской дочке». Пугачев сказал.

— Ты это к чему?

— Я подсчитал…

— Что ты подсчитал?

— Бой с Наполеоном здесь был сто двадцать девять лет назад. А ворон, если верить Пугачеву, живет до трехсот лет. Вот и получается… — В голосе Иванникова прозвучала настороженность: он не знал, как посмотрит на его подсчеты командир.

— Что получается?! — резко спросил Казаринов.

— Может быть, и тогда, в двенадцатом году, над полем этим… некоторые из них летали?

— Не об этом сейчас нужно думать, Петро…

— О чем же?

— Мы еще повоюем. Ну а если… Тогда наши дети и внуки вспомнят нас на этом поле добрым словом.

Все вышедшие из окружения офицеры проходили тщательную проверку в особом отделе вновь формирующейся армии. Те, кто проходил проверку, тут же поступали в распоряжение отдела кадров штаба армии. Там кадровиков интересовал прошлый послужной список, военно-учетная специальность, боевой опыт, партийность…

Дошла очередь и до Казаринова. В небольшой комнате, когда-то служившей подсобным помещением военкомата, Григорий увидел сидевшего за столом майора. Он даже не взглянул на вошедшего, продолжая что-то записывать в блокноте.

— Лейтенант Казаринов, — доложил о себе Григорий.

Майор продолжал писать. Так длилось с минуту. Рассматривая майора, Григорий успел заметить на его правом мизинце длинный, почти просвечивающий ноготь. «Не день, не два, поди, холил… За Вязьмой он бы у тебя сломался», — подумал почему-то Григорий.

Кончив писать, майор поднял взгляд на Казаринова и предложил сесть.

— Фамилия?

— Казаринов.

— Имя и отчество?

— Григорий Илларионович.

— Звание?

— Как видите — лейтенант.

— Удостоверение, — устало проговорил майор.

Григорий положил на стол удостоверение.

Ответы Казаринова майор записывал в блокнот, лежавший перед ним. Он расспрашивал о частях и подразделениях, в которых служил Григорий, какие занимал должности, где и при каких обстоятельствах попал в окружение, записывал фамилии и имена командиров, расспрашивал, почему откололся от своего полка, с кем выходил из окружения, где и когда влился в новую часть… Даже знанием немецкого языка поинтересовался.

На все вопросы Казаринов отвечал четко и твердо, словно перечень вопросов, которые ему будут заданы, он знал заранее, а поэтому подготовился к ним. А майор все записывал. В его черных волнистых волосах поблескивали серебряные нити седины. Красивые руки майора с длинными пальцами музыканта бросались в глаза своей белизной и выхоленностью. Когда он писал, длинный ноготь на правом мизинце упирался в розовую мякоть ладони.

«Тыловая крыса!.. — обожгла Казаринова злобная мысль. — Тебя бы туда, в треугольник между Ельней, Смоленском и Вязьмой. Чего мотаешь душу?..»

Положив ручку, майор пристально и долго смотрел на Григория, потом сухо спросил:

— Партийность?

Казаринов достал из кармана гимнастерки партийный билет, аккуратно завернутый в пергамент и клеенку, и положил его рядом с удостоверением.

Майор внимательно рассматривал партбилет Григория. Лицо его, усталое и осунувшееся, как-то сразу потеплело. Улыбка на нем для Казаринова была совсем неожиданной. Тяжело опираясь о стол, майор встал, протянул руку Григорию.

— Поздравляю, лейтенант.

— С чем?

— Не все из-под Вязьмы вынесли эти заветные книжицы. Кое-кто, правда таких немного, до особого случая зарыл их у приметного места. И даже считает, что поступил умнее других.

— То есть как зарыл?..

С улицы, через открытую форточку, донесся зыбисто-равномерный гул немецких бомбардировщиков. Гул нарастал.

Майор встал, и Григорий увидел, как лицо его искривилось в болезненной гримасе.

Только теперь Казаринов обратил внимание на палку, прислоненную к спинке стула, на котором сидел майор. «Ранен», — подумал Григорий, когда опираясь на палку и заметно припадая на правую ногу, майор подошел к окну.

Некоторое время он стоял у окна и, подняв голову, смотрел на небо, в котором сквозь сито осенней хмари нечетко просматривались темные кресты тяжелых бомбардировщиков, идущих чуть правее Можайска.

— На Москву пошли… Пожалуй, больше тридцати. — Повернувшись к Казаринову, майор хотел сказать что-то еще, но совсем близкий и сильный разрыв бомбы, вдребезги разбив в окне стекла, воздушной волной отбросил майора на середину комнаты, к столу. Тряся головой, он привстал на четвереньки и, неловко опираясь на раненую ногу, пытался встать.

— Лучше бы спуститься в подвал, товарищ майор. — Григорий склонился над майором и помог ему встать. А когда распахнулись полы его шинели, Григорий увидел на гимнастерке майора орден Красного Знамени. «О, да ты, майор, оказывается, видал виды. Уже в этой войне был в деле, орден-то новенький, с чеканки…» — подумал Казаринов.

— Вопросов к вам у меня больше нет, — строго сказал майор. — Но есть предложение.

— Я слушаю вас. — Григорий теперь уже по-другому смотрел на длинный ноготь мизинца майора. «Наверное, потехи ради, от безделья, отрастил в госпитале, откуда наверняка вырвался преждевременно и со скандалом…»

— После меня вам придется иметь дело с кадровиками. Больше батареи или стрелковой роты штабисты вам не дадут. А вы, как вот тут мы отметили, — майор постучал карандашом по блокноту, где записал данные о Казаринове, — владеете немецким языком, Начальник разведотдела армии просил подобрать ему толковых офицеров, знающих немецкий.

— Уж не в переводчики ли вы меня сватаете? — Только теперь Григорий по-настоящему рассмотрел большие и печальные глаза майора, цвет которых трудно определить сразу: не то они серые, не то зеленые с налетом притушенной голубизны.