Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

— В Мюнхене жизнь бьет ключом, — сказала я Агнес, которая тут же начала беспокоиться, — Бенедикту там будет интересно.

После обеда я обычно помогала Агнес по хозяйству, мы покупали у соседей молоко, хлеб и масло, и наши беседы с ними становились раз от разу непринужденнее; потом таскали домой вязанки хвороста и ломали его на дрова. Стояла прохладная погода. Одежда набухала от влаги, вечерами мне с трудом удавалось привести в порядок волосы. Небо было постоянно затянуто тучами, оно казалось теперь ближе к земле, иногда, когда я возвращалась из мастерской, маленький домик Агнес тонул в тумане. В гостиной и спальне были включены теперь электрокамины. «Если вы будете работать здесь, то мы не поедем на зиму в Вену», — сказала как-то Агнес. То, что она говорила «мы», было мне приятно, и в остальном все у нас было в порядке, между нами установилось что-то вроде нового согласия, вызванного тем, что мы обе думали о Бенедикте. Вечерами Агнес рассказывала о Кларе, о Барбаре, о пребывании в доме Клары бабушки Елены, я узнала много неожиданного о своем отце; как-то я спросила, почему судьба Клары была окружена такой тайной. Агнес сама этого не знала. Наша жизнь текла ровно, без особых перемен.

Однако все оказалось сложнее, чем я себе представляла. Существование без Бенедикта. Мой разумный отказ.

Я решила, что мне следует не только позвонить моим родным, но и увидеться с ними, и попросила госпожу Вальтер дать мне несколько дней отпуска.

Агнес проводила меня до автобуса. Она долго внушала мне, чтобы я берегла себя и не простужалась.

— Теперь ты не боишься, что я больше не вернусь? — спросила я.

— Нет, — ответила Агнес, — вы без меня не обойдетесь.

Вторую половину дня я провела у своих родителей и бабушки, присутствовали также бабушка Елена и дедушка Юлиус, то был настоящий трибунал с четырьмя обвинителями и одним защитником, защитником выступал дедушка Юлиус. Обвинители, кто более, кто менее, резко осудили меня, не подозревая о причинах моего поведения. Защитник знал их или, по крайней мере, догадывался. Сама я не защищалась. Просто сказала, что пришла, потому что по-прежнему люблю их всех, но отчитываться перед ними не собираюсь, я отвечаю только перед самой собой, в крайнем случае, перед Конрадом. Коротко прозвучавшее имя Конрада сразу же изменило обстановку в мою пользу. После этого тон моих обвинителей стал более миролюбивым, пытаясь смягчить свои упреки, они сошлись на том, что хотят мне только хорошего. Я знала, что так оно и есть. Однако не могла больше этого слышать.

Вечером, когда я, расстроенная, сидела у себя в комнате, уже решив на следующий день вернуться обратно к Агнес, позвонил дедушка Юлиус. Он спросил, не могу ли я исполнить одну его просьбу. Уже с давних пор он хочет еще раз съездить на Каунсбергское озеро. Было бы хорошо, если бы я поехала с ним туда.

— Тут почти ничего не изменилось, — сказал дедушка Юлиус, когда перед Зальцбургским вокзалом мы ждали автобус на Каунсберг. — Даже дождь идет как тогда. Правда, автобус новый, а пассажир старый.

— Выглядишь ты совсем неплохо, — констатировала я, посмотрев на его клетчатый реглан. — И берет тебе идет.

— Ты находишь? — спросил дедушка Юлиус. — Дорожный комплект. Я всегда старался одеваться так, чтобы одежда соответствовала обстоятельствам.

— Я и не знала, что ты познакомился с Кларой Вассарей в Каунсберге.

— С тех пор прошел уже пятьдесят один год. А я все еще живу. И мне все еще нравится жизнь. Это просто замечательно, Кристина, что мы едем сейчас в Каунсберг.

Пока ехали в автобусе, дедушка Юлиус почти все время молчал. Может быть, он углубился в созерцание унылого пейзажа, типичного для поздней осени, и бесчисленных пансионов, выглядевших довольно привлекательно. Только один раз он коротко спросил у водителя:

— Вы знаете хорошую гостиницу в Каунсберге?

— Да, — сказал водитель, — гостиницу с собственной пивоварней «К звезде».

Дедушка Юлиус улыбнулся, глядя в окно.

Он не был растроган, увидев Каунсберг вновь, узнавая в нем то, что еще сохранилось с прежних времен. Он вошел в аккуратно подновленный дом, как будто покинул его только вчера. Осмотрел зал ресторана и кабинеты и одобрил произведенные изменения.

— Пропорции старых помещений, — сказал он, — невозможно изменить.

Огляделся в баре, которого раньше не было, уселся на табуретку и позвал официанта.

— Вы — Штейнер, хозяин, — сказал он мужчине лет тридцати в бриджах и полотняной рубашке, тот с удивлением подтвердил это.

— Иосиф? — спросил дедушка Юлиус.

— Да, — ответил хозяин.

— Ну, тогда, — сказал дедушка Юлиус, — за это надо выпить.

Мы разместили наши немногочисленные вещи в по-прежнему просторных комнатах.

— Купаться, — сказал дедушка Юлиус, — можно было тогда лишь в озере.

Мы прогулялись вдоль берега. Дождь перестал, вода быстро впиталась в толстый слой гравия на дороге. Сильный ветер гнал остатки серых облаков по мглистому небу. Мы ушли довольно далеко, прежде чем добрались до первых камышей. За ними в длинных сараях ждали зимы лодки без оснастки.

— Ты гулял здесь с Кларой? — спросила я.

— Да, — ответил дедушка Юлиус. — А теперь я гуляю здесь с тобой. Это для меня не менее важно.

— Разве не твое прошлое стало причиной этой поездки? — хотела знать я.

— И твое будущее тоже, — сказал дедушка Юлиус и остановился.

— Мое будущее? — переспросила я с изумлением, готовая замкнуться. — Я уже живу в нем, дедушка Юлиус.

— Может быть, — сказал он, — и все же ты должна о многом задуматься. Например, о Конраде. Конрад убедил меня в том, что в отношении Бенедикта он вел себя порядочно. Что касается этого вопроса, тебе не в чем упрекнуть его, Кристина.

— Вероятно, ты прав. Я просто хотела верить в его вину. Чтобы облегчить себе уход от него.

— Все мы таковы, — сказал дедушка Юлиус. — Тогда, когда наша семья узнала о смерти Клары, когда мать Польдо Грабера, у которой находилась дочь Клары, с наигранным волнением рассказала нам всю правду, мы тоже решили и дальше верить в то, во что легче было верить. Барбара — ребенок Виктора Вассарея, он признал ее, так все и должно оставаться. Мы действовали в его духе, репутация усопшей оставалась незапятнанной, если, конечно, не придерживаться истины. Так нам было значительно легче. Мы не несли никакой ответственности за дочь Клары.

— Но когда вы узнали, что Виктор Вассарей не вернется, вы же могли что-нибудь сделать для нее, — сказала я растерянно.

— Ведь все же шло отлично, — возразил дедушка Юлиус. — Дочь Клары — в первоклассном интернате, юридические вопросы по имуществу улажены, нашему будущему ничто не угрожает. На то, что Барбара позже открыто признала свое происхождение, мы не обратили внимания. Это не вписывалось в наши представления.