Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

— Что это? — спросил он у Агнес, подкараулив ее в саду.

Агнес не знала. Лоизи уговорил ее пойти вместе с ним к его матери.

Роза Брамбергер вырвала банан из рук Лоизи.

— Это тебе ни к чему, — выкрикнула она с яростью, швырнув банан в мусорный ящик. — Один раз тебе его дадут и все, тебе потом захочется еще, а я не могу покупать тебе такое. Можешь сказать госпоже, что мы обойдемся, — набросилась она на Агнес, притягивая к себе плачущего ребенка.

— Наверное, она права, — сказала Клара, когда Агнес рассказала ей о происшедшем, — я думаю, это было глупо с моей стороны.

С этого момента Лоизи получал яблоко или бутерброд с колбасой. На всякий случай он съедал все сразу же, в деревянном коридоре. Часто Клара зазывала его в квартиру, тогда он сидел у нее на коленях, она читала ему что-нибудь, а он смотрел на нее не отрываясь.

— Об этом госпоже Брамбергер знать не обязательно, — наказывала Клара Агнес. И добавляла:

— Моему мужу тоже.

Рыжие, плохо покрашенные волосы вокруг бледного лица Марии Грабер создавали впечатление языков пламени. Она двигалась медленно, устало неся свое худое тело с пышной грудью. У Марии Грабер всегда был вид человека, у которого иссякли последние силы. Истории, которые Агнес слышала от бакалейщика и булочника, свидетельствовали о другом. В своей квартире, во флигеле, она жила с мужем и шестнадцатилетней дочерью Анни. На что они жили никто не знал. Когда-то Франц Грабер был фабричным рабочим. Поговаривали, что он будто бы не только участвовал в забастовке против снижения заработной платы, но и не пускал на фабрику тех, кто хотел работать. В результате произошло столкновение с полицией, в котором он тоже оказался замешан, имелись раненые. На некоторое время Франц Грабер исчез. Когда он появился снова, никто не хотел брать его на работу. Для Анни не нашлось места ученицы, она делала на дому маленькие цветочные букетики из серебристой проволоки. Однажды она попыталась затеять разговор с Агнес, при этом выяснилось, что у Анни есть только одно желание: ничего не делать, развлекаться и иметь красивые платья. Агнес были непонятны такие мечты девушки, близкой ей по возрасту, она не знала, что и отвечать. С этого момента они избегали друг друга. Мария Грабер редко бывала дома. Чаще всего она возвращалась поздно вечером, намеренно громко ступая по дощатому полу коридора, чтобы позлить противным скрипом супругов Вассарей.

— Меня от нее просто в дрожь бросает, — говорила Клара Агнес.

В один осенний воскресный день Алоиз Брамбергер нашел мужа Марии Грабер повесившимся на просторном чердаке, за неделю до этого тот исчез. Ужасная находка больше потрясла жителей дома, чем саму Марию. Молча стояла она рядом, пока Брамбергер снимал с веревки окоченевшее тело ее мужа и укладывал на пыльные половицы. Она почти не смотрела на него и ничего не говорила. За покойником приехали из похоронного бюро. Розе Брамбергер пришлось потребовать у Марии Грабер приличную одежду для усопшего. Прошло немало времени, прежде чем вдова расщедрилась на застиранную рубаху и старые полосатые брюки.

— А ботинки? — спросила Роза Брамбергер.

— Зачем? — спросила Мария Грабер и захлопнула дверь.

Клара не присутствовала на погребении. Она боялась похорон и всего, что было связано со смертью. От своего мужа она узнала, что на кладбище был сын Граберов Польдо, работавший где-то в провинции. Он единственный зарыдал, когда на доски дешевого гроба упали комья земли, жена и дочь не проронили ни слезинки. Формальное предложение о помощи, сделанное Виктором, они отклонили.

Уже на следующий день из квартиры Граберов снова раздавалась пронзительная музыка переносного граммофона, который обожали Мария и ее дочь.

— Агнес, ты знала, что есть еще и сын? — спросила Клара. — Я лично не знала.

Той осенью в распорядке дня Клары случались порой изменения. Так как Клара поздно вставала, она почти никогда ничего не планировала на утренние часы. Она слонялась по дому в халате, играла на пианино, но недолго и в основном одни и те же легкие пьесы, разговаривала с Агнес. После обеда она звонила мужу. Она спрашивала: «Как ты думаешь, Агнес, я ему сейчас не помешаю?» — и, не ожидая ответа, вся возбужденная, спешила к телефону. Разговор в основном бывал коротким, а Клара после него непривычно молчаливой. В один прекрасный день она перестала звонить Виктору Вассарею. Если погода была хорошей, то после обеда она спускалась в сад, гуляла, сидела где-нибудь, но недолго, срезала цветы и ветки и расставляла их в вазы. Она радовалась, если встречала Лоизи и с помощью тайных знаков приглашала его к себе. Вечером она говорила Агнес: «Я думаю, сегодня мой муж куда-нибудь пойдет со мной» — и спрашивала, какое платье ей лучше надеть. Едва достигшая двадцати, хрупкая, чуть угловатая, стояла она перед высоким зеркалом, прижимая к себе подбородком шелковые платья, до которых Агнес не осмеливалась даже дотронуться, и капризно заявляла, что они старят ее. Когда же Виктор действительно отправлялся с ней куда-нибудь, что бывало нечасто, она была счастлива и шаловлива, как ребенок, иногда он даже смеялся над ней.

Однажды она спровоцировала на беседу учителя гимназии. Его звали Карл Шперлинг, но со времени выхода на пенсию он представлялся как Шарль Пассеро и давал в некоторых частных домах уроки французского языка. Как-то Клара, проходя мимо, приветствовала его словами «Bon jour», тогда он, отколовшись от мафиозной группировки жильцов, подошел к ней и завязал беседу. В результате он предложил жене хозяина освежить ее знания французского языка. Клара была в восторге от этой идеи, но с большим трудом удалось преодолеть сопротивление Виктора. Теперь она ежедневно не менее часа ходила с учебником грамматики в руках из одной комнаты в другую и бормотала чужие слова, которых Агнес не понимала. Ее восхищение Кларой росло. Два раза в неделю, после обеда, между тремя и четырьмя учитель приходил давать уроки. Агнес следовало приготовить чай с большим количеством пирожных и больше не мешать. Но через несколько недель ее позвали в салон.

— Агнес, — сказала Клара, — сейчас ты будешь учить французскую песню.

Агнес покраснела и ничего не ответила. Она понятия не имела, чего от нее хотят.

— Только не бойся, малышка, — сказал учитель. — Моя дорогая ученица не хочет петь одна и говорит, что у тебя прекрасный голос. В твоем возрасте запоминают и то, чего не понимают.

Так получилось, что Агнес в возрасте пятнадцати с половиной лет выучила песню «Quand trois poules vont au champ» [8] «Когда три курицы идут по полю» (франц.). , хотя она до сих пор никогда не говорила по-французски. Эту песню она запомнила навсегда. Под веселый смех всей компании она с трудом освоила произношение непонятных слов и пела вместе с Кларой, когда ее не мог слышать Виктор Вассарей; позже она пела эту песню вместе с Барбарой, когда брала ту из приюта. Она с удовольствием пела бы ее и с Бенедиктом, но в то время, когда его можно было научить этой песенке, Агнес его не видела. Во время своего несчастливого брака она постаралась забыть ее, а состарившись, вспомнила вновь, мысленно проговаривая слова, она тихонько напевала лишь мелодию. При этом она видела перед собой Клару, которая при словах «La première va devant» [9] «Первая идет впереди» (франц.). показывала на себя, а когда пела следующую строчку «Lе sèconde suit la prèmiere» [10] «Вторая идет за первой» (франц.). — на нее, Агнес. Видела, как они обе веселые и молодые стоят у раскрытого в сад окна.