Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

Иногда у них бывали гости. Чаще всего это были коллеги Виктора Вассарея, нужные ему люди. Клара уже за несколько дней до приема начинала нервничать, боялась, что что-нибудь сорвется. Нанимали в помощь повариху, которая требовала невесть чего и громко командовала Агнес. Когда вечер приема наступал, Клара превращалась в уверенную в себе, очаровательную молодую женщину, веселость которой создавала приподнятое настроение у гостей. Подавая в такие вечера на стол, Агнес, несмотря на волнение, замечала, что господин директор доволен и приветлив. Его партнер Артур Гольдман всегда бывал на таких приемах. Агнес не боялась его, он смотрел прямо на нее, обращался непосредственно к ней, иногда даже улыбался. Артур Гольдман не был женат, хотя он был старше Виктора Вассарея. Клара любила беседовать с ним и даже объявила Агнес, что из всех знакомых Виктора он ей нравится больше всего. Однажды дождливым днем — была поздняя осень — он неожиданно заехал к ним с книгой, которую Клара хотела почитать. Артур пробыл недолго, но через две недели заглянул снова и задержался подольше. Когда наступила зима, он стал появляться каждую пятницу в пять и оставался обычно около часа.

Конец 1931 года: Лига Наций поручила иностранцу контроль над австрийским финансовым комитетом; австрийские фирмы рекламируют себя в немецких газетах, указывая «владелец фирмы — антисемит»; агрессивность хаймвера принимает угрожающие формы; венский магистрат предоставляет безработным единовременное пособие в десять шиллингов, месячная пенсия сельскохозяйственного рабочего составляет двадцать пять шиллингов, а цена за килограмм хлеба — восемьдесят грошей; в одной только Вене в этом году покончили с собой три тысячи человек; под Имперским мостом живет множество бездомных семей. Клара ничего об этом не знала. Она находила, что может быть довольна своей семейной жизнью, хотя раньше представляла ее себе несколько иначе. У жены Виктора Вассарея были Агнес, учитель, Артур Гольдман и Лоизи Брамбергер, помогавшие ей коротать время.

Конраду нужно было поехать в Зальцбург, чтобы навести справки по одному трудному делу. Он собирался пробыть там три дня. Я не была особенно огорчена. После поездки в Венецию отношения у нас были натянутые, хотя мы оба стремились смягчить их. Возможно, короткая разлука будет нам только на пользу.

— У тебя что-нибудь намечено, Кристина? — вежливым тоном спросил Конрад, как будто не зная, что я никогда ничего не намечаю заранее.

— Ну конечно, — ответила я, — не знаю даже, как я со всем управлюсь.

— Тогда я уезжаю со спокойной душой, — констатировал он, — ведь я знаю, что тебе не будет меня недоставать.

Нет, мне не будет его недоставать. Так я считала в первый день, когда поутру отправилась на генеральную репетицию современной пьесы, а после обеда с удовольствием занялась рисованием, которое я забросила в Венеции. Я попытаюсь оживить в памяти тот осенний дождь над лагуной, ту атмосферу поэзии, смешанной с печалью, тот свет, который, нигде не прорываясь явно, все же ощутим везде. Я сознавала, что взялась за почти невозможное, что, в сущности, должна потерпеть поражение. Но мне казалось, что можно выжать из себя удачу. И потому, что мне так казалось, я не порвала рисунок, хотя и сидела над ним потом несчастная и разочарованная, испытывая отвращение к его убогости. А еще я смотрела по телевизору какой-то тупоумный фильм, сидела, мерзла, но не брала пледа. В постели мне не хватало успокаивающей руки Конрада, и я заснула позже, чем обычно.

На второй день я чувствовала себя вялой, мне ничего не хотелось, я долго оставалась в постели и читала. Я созвонилась с одной знакомой, чтобы предпринять что-нибудь вместе, но ей было некогда. В одиннадцать я оделась, пошла на кухню и стала листать поваренную книгу, выбирая рецепт, способный вызвать у меня желание что-нибудь спечь. В конце концов я соблазнилась на мелкое рассыпчатое печенье. Уже вымешивая тесто, не желавшее становиться гладким и отставать от пальцев, я почувствовала, как к горлу подкатывает горячая волна, и мне пришлось сделать глубокий вздох. Наконец мне удалось слепить из теста нечто, похожее на шар. Из этого комка мне предстояло сооружать дурацкие печенья. Внезапно меня охватила дикая ярость. Я схватила этот шар из теста и швырнула его в мусорное ведро. И тут мне сразу стало легче. Чуть погодя я собралась и отправилась в магазин грампластинок, долго сидела там и слушала в наушники Free Jazz, который вообще-то не люблю. Потом купила пластинку и отправилась восвояси. Позвонила матери, ей нечего было сказать мне, позвонила бабушке Элле, та поинтересовалась, чем я занимаюсь, тут уже мне нечего было сказать ей. Позвонила дедушке Юлиусу, он сообщил мне, что болен, простужен, это было заметно по его голосу. Потом я сидела, съежившись, на диванчике в гостиной и думала, что мне все же не хватает Конрада, и как это странно, что у меня нет друзей среди сверстников. Конечно, это было связано с моим браком и с Конрадом; все вдруг показалось мне каким-то бессмысленным, скучным и до отвращения сложным. Многое зависело и от меня, я, правда, все время собиралась что-то предпринять, но ведь в конечном счете так ничего и не предпринимала. Я могла бы пригласить кого-нибудь в отсутствие Конрада. Но кого? Я могла бы пойти к кому-нибудь в гости, но к кому? Я могла бы сама уехать, но куда? Все это было ни к чему. Я не находила себя. Меня не было, и искать себя мне не хотелось.

На третий день я поехала в Шенбрунн. Я давно не была там; стояла холодная, сухая погода. Сначала я пошла в зоологический сад и купила там несколько мешочков с кормом, не подумав о том, что поздней осенью на улице мало животных, в зимние же помещения я не люблю заходить из-за сильного запаха. Я слонялась у почти пустых вольеров с ненужным мешочком в руке. Ограды из серого камня с черными решетками производили унылое впечатление. Увидев проходившего мимо ребенка, я подарила ему корм, он обрадовался и тут же рванулся вперед, таща за собой мать. Я подумала, что тоже хотела бы иметь ребенка и моя жизнь была бы тогда совсем другой, но Конрад с самого начала не хотел детей, он говорил: «Попозже» — и говорит это до сих пор. Иногда мне начинает казаться, он не верит, что я смогу быть хорошей матерью.

Дорожки в парке были покрыты листвой, несмотря на это сквозь подошвы туфель я чувствовала острый гравий. Я быстро шла вдоль аллей, голые ветки подстриженных кустов складывались в лабиринты. Некоторое время я простояла перед бассейном в виде звезды, от которого виден павильон в стиле барокко. Мне нравится наяда в центре бассейна, у нее мускулистое, красиво изогнутое тело с поднятой, согнутой в локте рукой, прикрывающей спокойное лицо. Летом вокруг бассейна стоят апельсиновые деревья в больших деревянных кадках с железными обручами. Однажды Конрад подарил мне маленькое деревце. Я плохо ухаживала за ним, и оно скоро погибло.