Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето

Мы заказали еще колбасу с уксусом и луком, уйти сразу казалось нам невозможным. Оркестр играл одну за другой чешские польки, как будто хотел воскресить прежние времена Маленького Пратера. Пожилые пары двигались под музыку, не очень ловко, но с удовольствием, некоторые женщины танцевали друг с другом. Иногда от музыкального автомата доносились громкие обрывки мелодий, смешиваясь с польками в гротескные ритмы.

— Мой сюрприз скоро будет готов, — заявил Руди. — У вас глаза полезут на лоб.

— За это нужно выпить еще, — сказал Бенедикт. — Ведь в день рождения так принято, не правда ли?

В конце концов мы все трое основательно набрались. Я заметила это лишь на следующий день, проснувшись с головной болью и до обеда пролежав в постели. Но накануне, в Маленьком Пратере, я так и не поняла, почему внезапно почувствовала себя такой потрясающе раскованной, почему жесткое сиденье стула стало казаться мягким, как у кресла, почему, вытянув ноги, я как бы ненароком водила туфлями по траве, пока не коснулась ноги Бенедикта, и почему не сразу отодвинулась; я не находила ничего плохого в том, что Руди сжимал мою руку своими сильными пальцами, потому что он мне нравился и по необъяснимой причине я в этот день испытывала жалость к Руди, а не к Бенедикту. Я даже начала рассказывать о Конраде, что-то не слишком лестное, но это дошло до меня лишь на следующее утро. Бенедикт и Руди не мешали мне говорить. Вероятно, они даже не воспринимали того, что я говорила. Они молчали и пили, каждый прислушивался к другому и не слышал его.

Потом мы брели по узкой, окаймленной садами улице назад к трамваю, и я, идя опять посередине, чувствовала себя довольно усталой. Поэтому я держалась за приятелей, справа за Бенедикта, слева за Руди, это придавало мне силы; к тому же у меня появилась прекрасная возможность парить в воздухе, потому что когда я крепко опиралась на их руки, то могла оторвать ноги от асфальта и считать, что нахожусь уже не на земле, а там, где мне хочется быть; но вот где, я и сама не знала.

— Как хорошо с вами обоими, — сказала я.

Я не знала, что так было в последний раз.

Я по телефону попросила Конрада о встрече. Мне нужно было срочно поговорить с ним. С того момента как мы расстались, я еще не звонила Конраду, он всегда сам связывался со мной.

— Я к тебе приеду, — сказал Конрад, по-видимому, обрадовавшийся тому, что я проявляю инициативу.

— Этот вариант отпадает, — ответила я коротко. — Нам придется встретиться где-нибудь в другом месте.

Наконец мы остановили выбор на привокзальном кафе, недалеко от моей квартиры, хотя Конрад был против этого жуткого места. Меня же это жуткое место вполне устраивало.

Как ни странно, неприятную атмосферу некоторых заведений невозможно изменить, даже прилагая немалые усилия. Ярко-розовая полоска бумаги на недавно вымытых стенах извещала о смене владельца, внутри появились новые стулья, ковровое покрытие, люстры вместо неоновых трубок. Но то, как официант поставил перед нами чашки с кофе, ложки, мокрые от наводнения в блюдцах, и манеры спешивших насытиться случайных посетителей свидетельствовали, что скоро все будет так же, как и раньше.

— У тебя все хорошо? — спросил Конрад.

— Да, — ответила я.

Мне казалось, что невозможно не заметить, насколько у меня все хорошо.

— О чем ты хотела поговорить со мной?

Было видно, что Конрад питает надежды в отношении себя и меня. Следовало сразу же прояснить ситуацию.

— Есть одна проблема, — сказала я серьезно.

Я решила не ходить вокруг да около, а неуклонно двигаться к намеченной цели.

— Мне хотелось бы выяснить у тебя, — продолжала я, — чего ты добился во время второго посещения Цюриха в деле о наследстве Бенедикта Лётца.

Конрад, очевидно, не ожидал, что речь пойдет о Бенедикте Лётце. Но он, как всегда, владел собой, поэтому спокойно ответил:

— Я пригласил господина Лётца в связи с его совершеннолетием для беседы в мою контору, чтобы объяснить ему его права и возможности и сообщить о его финансовом положении. Так как он не захотел или не смог прийти, я отослал ему информацию в письменном виде. Само собой разумеется, все было оговорено с опекуном. Если у господина Лётца имеются еще вопросы, он может в любое время обратиться ко мне.

— У него нет вопросов. Потому что он и представления не имеет, что ему, очевидно, предоставили неполную информацию. Что кое о чем забыли упомянуть или, выражаясь точнее, умолчали. Но я имею об этом представление. Поэтому я и спрашиваю.

Конрад огляделся. Столик за нами не был занят. Справа и слева тоже никто не сидел. Наш столик находился в центре зала. Напротив располагалась стойка, за которой уже с момента нашего прихода сидел над двойной порцией выпивки опустившийся мужчина.

— Кристина, — тихо сказал Конрад, хотя понижать голос не было никакой необходимости, — твой интерес к господину Лётцу не чужд и мне. Но ты не имеешь права требовать от меня по данному делу каких-либо сведений, это я тебе внушал уже в Цюрихе. Почему ты опять пытаешься что-то выяснить?

— Потому что чувствую себя ответственной за Бенедикта. Потому что не допущу, чтобы его так или иначе вводили в заблуждение. Потому что я буду помогать ему, где только можно и сколько можно. Потому что он для меня — все.

— Ах вот как, — сказал Конрад. — Так вот до чего дошло дело.

— Да, — сказала я и почувствовала облегчение, хотя мне хотелось плакать. Ведь я только что подтвердила, что моя семейная жизнь закончилась.

— До сих пор я все еще надеялся, что ты вернешься ко мне, — сказал Конрад.

Я молчала.

— Думаю, что так дальше продолжаться не может, — сказал он.

Конрад не глядел на меня, чтобы не показывать, как он уязвлен.

— Да, — подтвердила я, — так дальше продолжаться не может.

Опустившийся мужчина повернулся в нашу сторону.

— А вы не хотите рюмочку? — спросил он Конрада, едва ворочая языком, и указал на свою только что вновь наполненную рюмку.

— Спасибо, — отказался было Конрад, но потом передумал и сказал:

— Да, собственно, почему бы и нет?

— Тогда вам придется подойти сюда, — сказал пьяница.

Конрад встал и пошел к нему. Пьяница по-приятельски похлопал своего гостя по плечу и перестал обращать на него внимание. Конрад не спешил. Когда он допил, то вернулся ко мне.

— Почему я должен был узнать об этом здесь? — спросил он.

— Видимо, это подходящее место, — ответила я зло.

— Я думал, что борюсь за тебя, — тихо сказал Конрад, — но я боролся негодными средствами.

— Разумеется, — ответила я. — Попытка навредить Бенедикту Лётцу была самым верным способом потерять меня.

— Ты говорила мне в Цюрихе, что считаешь меня честным и корректным, что бы ни случилось. Поверь мне, Кристина, я никак не навредил Бенедикту.