Мара Будовская - Вечер в Муристане

Голгофу я нарисую сам, хотя в Церкви Гроба Господня мы с Бумчиком тоже побывали неоднократно.

Мы не боимся ходить по мусульманскому кварталу Старого города и по Восточному Иерусалиму, спускаться в долину Кедрон, и подниматься по Масличной горе. Как сказал Раби Нахман из Бреслава, «Весь мир — это очень узкий мост, и главное — ничего не бояться».

После трудов праведных мы иногда ужинаем в Муристане, на крыше у Папы Андреаса, грека–ортодокса. Пьем кофе, любуемся площадью с фонтаном. У нас это называется «чашка кофе на Голгофе». Мы одни из немногих завсегдатаев этого места, в основном пропускающего через себя поток туристов и паломников.

Но чаще мы заваливаемся не к Папе, а в дом напротив него, в мансарду к художнику Аракелу Амбарцумяну.

Аракел, несмотря на то, что его имя по–армянски значит «апостол», а фамилия — «Вознесенский», не очень набожный. Он ведет богемный образ жизни, дружит с евреями и армянами новой волны, приехавшими в Израиль из Союза. Сам Аракел родился в Иерусалиме. Он рисует Муристан. То есть, не только Муристан, но Голгофу во все времена — и загородное лобное место, Лысую Гору, и храм Афродиты, и форум Элии Капитолины, и византийский Анастазис, и Церковь Гроба Господня, какова она ныне.

Бумчик как–то пришел на его выставку, там они и подружились. Аракел не прочь заложить за воротник. Когда он ночует у нас в Тель — Авиве или мы засиживаемся у него в мансарде, то пьем только вино.

— Вино какой страны предпочитаете в это время дня? — спрашивает Аракел, и приносит на выбор армянский Айгешат, созданный из винограда Воскеат, ныне редкого, дары израильской Гамлы и белое Фалернское.

Мы пьем только белое вино. Красное, цвета крови, должно быть сделано руками соплеменников. Это — древняя традиция, которой придерживался и Пилат со своей Цекубой, и евреи во все времена.

Аракелу лет тридцать пять. Он яркий красавец из тех, что в старости выглядят особенно непривлекательно со своими лохматыми бровями и некогда чувственными отвисшими губами. Женщин он предпочитает, как и его далекие ереванские братья, русских. Когда в его мансарде поселяется женщина, для друзей он недоступен. В таких случаях мы и ходим к Папе Андреасу.

Найдите пять отличий.

Звезда нашей алии, топ–модель Екатерина Порохова — Левитина, получила предложение стать лицом ведущей израильской косметической фирмы. Однако, еще до начала работы над новой рекламной кампанией одна из ведущих мировых косметических фирм, лицом которой уже много лет является супермодель Фелишиа Фурдак, подала в арбитражный суд миланской торговой палаты протест, основанный на том, что израильская модель похожа на Фурдак, как две капли воды. У мирового концерна с Фурдак договор, исключающий ее сотрудничество с конкурентами. Фирма гарантирует себе эксклюзивное право на использование образа Фурдак в рекламе.

Первое слушание по делу состоится в марте наступившего года. А пока решение не принято, рекламная кампания израильской косметики началась под лозунгом «найдите пять отличий». Мы с вами, дорогие читатели, можем лицезреть на улицах нащих городов, в прессе и на телевидении как Фелишию Фурдак, так и ее отечественную копию.

Мамма готовит ризотто по–милански, а паппарино дал Дино свой новенький фиат, чтобы встретить Катерину в аэропорту. Слава Иисусу и Святым Апостолам, этот день настал. Она приезжает.

У Дино все получается. Фортуна стоит лицом, подмигивает и машет ладошкой. Даже мир его татуировок ожил — бабочки на плечах старшеклассниц порхают, а черепа на бицепсах байкеров улыбаются, как глупые смайлики. А главное — семья не против его женитьбы! И им все равно, что Катерина русская, ростом выше Дино и замужем.

А когда выяснилось, что Катерина прибудет из Святой Земли, паппарино просто чуть ли не до потолка подскочил. Он же специалист по истории Римской Империи, преподает в Ка Гранда. Вот и сейчас, пока мамма натирает пармезан, паппарино, развалившись на диване, вещает:

— Путешествия из метрополии в Иудею были очень популярны, особенно во времена Иродианского Храма, этого грандиознейшего и великолепнейшего сооружения тех времен. Три вещи изумляли римлянина в Палестине: день, когда не работают; море, в котором не тонут; Храм, в котором нет божества. У евреев суббота распространяется и на рабов, и на скотину. Ну, а в Риме никто бы не потерпел, чтобы в один из дней рабы ничего не делали. Второе чудо — это Мертвое Море, такой диковины тоже нет нигде в мире. Есть небольшие соленые озера, но не море таких размеров. И, наконец, Храм, где евреи молятся своему невидимому Богу. Римлянин привык видеть перед собой изваяние, изображающее божество во всех анатомических подробностях. Многие требовали, чтобы их привели в Святая Святых, куда вход был разрешен только Первосвященнику, да и то не всякий день. Считали, что изваяния прячутся там. Впрочем, в шестьдесят третьем году до нашей эры генерал Гней Помпей осквернил Храм Соломона только затем, чтобы увидеть изображение еврейского Бога, и был поражен, когда нигде не нашел его.

Дино слушал с интересом и радовался, что паппарино–профессор не ударит в грязь лицом перед его невестой.

Катерина выбежала в зал прибытия, чемоданчик зеленой замши подпрыгивал вслед за ней. Поцелуй длился вечность.

— У меня хорошие новости, — говорил Дино, выруливая на скоростное шоссе. — Родители разрешили мне жениться.

— А что — могли не разрешить?

— Я не знал, разрешат или нет. Не был уверен.

— У тебя что — патриархальная семья?

— Патриархальная. Вот именно! Патри–архальная.

Дино привез ее не к себе, на Виа Торричелли, а в один из фешенебельных центральных районов. Заехав на подземную стоянку одного из домов, он вынул чемодан из багажника, а ключи отдал охраннику, чтобы тот поставил машину. Охранник, стараясь не обалдевать от Катерины, принял ключ и отъехал. Двери лифта открылись прямо в квартире. Из гостиной в холл вышел симпатичный худощавый дядька с седой шевелюрой.

— Познакомься, паппарино, это Катерина. Катерина, это мой папа, профессор Паолино. А это мамма, профессор Джузеппе Витторио.

Из кухни выскочил высокий привлекательный мужчина, много моложе профессора Паолино. Прости Господи, гомики они, что ли? Такого Катерина никак не ожидала, но виду не подала, поздоровалась, приветливо улыбнулась. Пока гостья с дороги принимала душ, мужчины накрыли на стол. Катерина выложила упаковку фиников меджоул, невероятно огромных. Мамма Джузеппе подал ризотто по–милански. Катерина, как и полагается, подождала, пока блюдо чуть–чуть остынет, и начала есть от краев тарелки к середине, растрогав хозяев знакомством с миланскими традициями.