Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

— Господи! Как бы я хотел быть с тобой. В борьбе, которую ты ведешь, все ясно. А я хитрю, изворачиваюсь, заключаю сделки с людьми, которых ненавижу лютой ненавистью. Я должен рассыпаться в любезностях даже перед вашими белыми из Плюралии. Будь они прокляты! — Лицо его вдруг исказилось от ярости. — Если бы ты знал, Мхенди, как я все это ненавижу! — Потом он взял себя в руки, пожал плечами и виновато улыбнулся, как бы устыдившись своей вспышки.

Мхенди стало жаль Удомо. Ему захотелось обнять его, сказать что-нибудь утешительное.

— Такова цена свободы, Майк, которую приходится платить нашему поколению.

Удомо улыбнулся вымученной улыбкой.

— А те, кто придут нам на смену, будут судить нас, и судить строго, — задумчиво сказал он. — Ты это понимаешь, Мхенди? А теперь скажи мне, что бы ты сделал на моем месте или на своем, если бы перед тобой был выбор — пожертвовать одним человеком и удержать все завоеванное тобой — а может, приобрести и еще кое-что — или пожертвовать делом своей жизни? Скажи откровенно.

«Ага, значит, тебе действительно приходится туго, — подумал Мхенди. — Меня твой спокойный тон не обманет. Дело, видно, серьезное».

— В свое время мне пришлось сделать выбор, — тихо сказал он. — Я в ответе за гибель многих людей.

Удомо обнял Мхенди за плечи.

— Как всякий офицер в бою.

— Это все равно. Мундир и высокая цель дела не меняют.

— А как бы ты поступил сейчас? — негромко спросил Удомо.

Мхенди вдруг рассердился: «Решай сам! Мне никто не давал советов, когда я должен был делать выбор. И ты решай сам».

— Такой вопрос можно решить только тогда, когда он возникнет, — сказал он.

— Допустим, что он возник. Допусти на минуту — ты узнаешь, что кто-то из твоих людей, кому ты веришь, как себе, способен выдать врагам местонахождение вашего лагеря. Как бы ты поступил?

— Что-нибудь, конечно, предпринял бы.

— Хорошо. Теперь допустим, что этот человек предан тебе, что он не замышлял предательства. Но может, сам того не ведая, привести врага в лагерь. Отдал бы ты приказ застрелить его?

— Это зависит от многих обстоятельств.

— От чего, например?

— Ну хотя бы от того, что случится, если враги найдут лагерь.

— Допустим, что от этого зависит судьба восстания.

Мхенди пожал плечами.

— Тогда я отдал бы приказ. Но зачем ты спрашиваешь об этом?

— А если бы это был твой брат?

— Трудно представить более страшный выбор, но, пожалуй, это ничего не изменило бы. А теперь скажи мне, Майкл, в чем дело.

— Я думаю об Эди. У нас с ним серьезные разногласия. Может, все еще уладится… Как мне хорошо с тобой, Мхенди. Ты все понимаешь. Как бы я хотел, чтобы ты работал со мной, вместо того чтобы рисковать жизнью среди этих белых варваров… Какую бы ты принес пользу! Скажи честно, Мхенди, велика опасность, что тебя поймают?

— Я могу попасть им прямо в лапы, когда вернусь.

— И что тогда?

— Тогда, по всей вероятности, произойдет несчастный случай. Они, конечно, не станут судить меня.

— Понимаю… Кажется, машина Эдибхоя. Ты знаешь, Том уехал.

— Селина говорила мне.

— Уехал в тот самый день, когда мы с ним вернулись. Сел на пароход и уехал, не сказав никому ни слова. Оставил записку. — Удомо встал и пошел к двери.

На пороге появились Мэби и Эдибхой.

Когда прошла первая радость встречи, друзья расселись поудобнее и стали вспоминать Лондон, свою молодость, мечты. Им почти удалось перенестись в ту далекую пору, когда их дружба не была омрачена ничем. Теперь на эту дружбу легли темные тени, и они с деланной небрежностью старались обходить острые углы. Никто ни разу не упомянул имя Лоис и Тома Лэнвуда. И все-таки прежнего искреннего веселья не было.

Тогда они были молоды. Они мечтали о том, что завоюют весь мир, со счастливым безрассудством строили смелые планы. Теперь у троих из них в руках власть. Они несут на своих плечах тяжесть управления государством. И это иногда проскальзывало в их разговоре.

Мхенди думал: «Да, все они изменились, даже Мэби. Только я остался прежним. И теперь у них со мной гораздо больше общего. Но они уже завоевали власть. Они думают о том, как строить, как созидать. А я по-прежнему думаю о разрушении. В этом вся разница между нами».

От этих мыслей Мхенди стало грустно. Мэби, почувствовав настроение друга, подсел к нему. И у Мхенди отлегло от сердца. Ничего не поделаешь. Таковы правила игры, именуемой жизнью. Человек не выбирает себе родины. Человека создает земля, где он родился, среда, в которую он попал, цвет кожи. Всего этого он не выбирает. Его мнения не спрашивают. Человек — пленник. И судить о том, хорош он или плох, следует по его поступкам, по его отношению к людям.

Поздно вечером слуга накрыл на стол. Они съели кур, присланных Селиной, и выпили две бутылки шампанского, специально припасенных для этого случая Удомо. Затем перебрались на веранду, затянутую металлической сеткой, и слушали в темноте звон цикад. Они забыли на время свои расхождения, с нежностью вспоминая далекие, счастливые дни, когда они вместе мечтали о будущем. И поскольку память обладает способностью вводить в заблуждение, убаюкивать, откровенно лгать, она рисовала им картины несравненно более прекрасные, неизмеримо более возвышенные, чем породившая их действительность.

Они расстались, когда полная желтая луна стояла прямо над головой и тишина окутывала землю. Они расстались, унося в сердцах теплое чувство, какое возникает только у близких друзей, без слов понимающих друг друга.

Оставшись один, Удомо быстрыми шагами подошел к телефону и поднял трубку. Глаза его наполнились слезами.

— Мистера Ван Линтона, пожалуйста, — резко сказал он. Голос его звучал напряженно и холодно. А слезы лились и лились по щекам.

Лучи утреннего солнца уже просачивались сквозь листву, когда отряд Мхенди подошел к лагерю на краю джунглей. Джозеф и Мария стали распаковывать припасы. Мхенди вошел в свою палатку.

Кто-то в их отсутствие побывал здесь, оставил записку и пачку плюральских газет. В записке говорилось:

«Выходить опасно. Кругом солдаты и полицейские. Они повсюду, но ведут себя тихо. Никуда не выходите, пока кто-нибудь не придет за вами. Враги притаились — это опасный признак, поэтому, пожалуйста, не выходите из лагеря».

Мхенди позвал Джозефа и Марию и показал им записку.

— Значит, сегодня вы не пойдете? — спросил Джозеф.

— Нет, — ответил он. — Буду ждать, пока кто-нибудь не придет. А раз так, вам не надо охранять Марию.

Джозеф молчал в нерешительности. Мхенди понял о чем он думает. Джозефу хотелось скорее покинуть темные джунгли. Но чувство долга удерживало его.

— Вы считаете… — начал он.

— Да, — с улыбкой сказала Мария. — Возвращайтесь домой. Мы пробудем вдвоем этот день и эту ночь. Кто знает, когда нам еще удастся быть вместе.