Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

После ужина они сидели рядом и разговаривали сдержанно и неторопливо, как разговаривают немолодые уже люди, постигшие истинный смысл любви. Он рассказывал ей о странах, в которых побывал, о людях, с которыми встречался, о своих друзьях.

Она сидела, опершись о его колено. А когда он замолкал, спрашивала его о чем-нибудь, и он снова пускался в воспоминания.

Это была минута величайшей духовной близости. Вот почему Мария так хотела, чтобы отряд Джозефа ушел. Только оставшись вдвоем, они могли познать ее.

Они разговаривали, пока костер не догорел и угли не подернулись серым пеплом. Тогда Мхенди принес еще сучьев, положил их так, чтобы костер горел подольше. Потом они пошли в палатку и легли спать…

Его разбудил крик Марии. Сон мгновенно слетел с него. Он сел. Яркий свет слепил глаза.

— Только без глупостей, Мхенди, — сказал чей-то голос.

— Кто вы? — Но он уже знал кто. — Фонарь…

— Извините.

Луч света сбежал с его лица и осветил самодельный столик, стоявший у походной кровати. Кто-то чиркнул спичкой и зажег керосиновую лампу.

Над ними стоял высокий белый с худым лицом. Мария, дрожа от ужаса, цеплялась за Мхенди. Он почувствовал, как напряглось ее тело. Сейчас она опять закричит.

— Мария!

Его суровый голос сдержал ее. Он взглянул на белого.

— Вы окружены, Мхенди.

— Как вы нашли… — И вдруг он понял. Удомо! Последний разговор с ним! Ведь Удомо все объяснил ему. И он сам нарисовал эту проклятую карту.

— Вижу, что вы догадались, — сказал белый.

Мхенди овладел собой.

— Можно нам одеться?

Белый пристально посмотрел на него, затем круто повернулся и вышел. Мария тихонько всхлипывала. Мхенди помог ей встать.

— Одевайся, Мария. Быстрее.

Едва он отпустил ее, она снова повалилась на постель.

— Мария, Мария! — Он тихонько потряс ее за плечо.

Белый просунул руку в палатку. В руке была бутылка коньяка.

— Дайте ей глотнуть.

Мхенди взял бутылку и влил немного коньяка в рот Марии. Потом стал одеваться.

— Одевайся, Мария.

Он дал ей еще коньяка. А сам лихорадочно пытался собраться с мыслями. Бесполезно. В голове звучал последний разговор с Удомо. Одевшись, он заставил Марию сделать еще глоток. Она не хотела, но он настоял. Понемногу ее глаза стали осмысленными.

— Одевайся, Мария.

Она хотела что-то сказать, но не могла произнести ни слова. Он обнял ее. Она прижалась к нему. Ее пальцы больно впились в его тело.

— Ты должна одеться, — повторил он.

— А вы оделись? — спросил белый.

— Да.

— Оставьте ее и выходите.

Ему пришлось силой — причиняя боль — оторвать Марию от себя.

— Пожалуйста, одевайся, Мария.

Она опустилась на колени.

— Мхенди… — Из горла ее вырывались нечленораздельные звуки.

Он вышел. Лагерь был заполнен белыми. Они разожгли костер. Двое варили кофе. Главный — тот, что входил в палатку, — стоял в ожидании.

«Если бы я мог сейчас думать. Если бы только я мог думать. Думать! Думать!»

— Садитесь, — сказал белый.

Мхенди сел у костра. Белый сел рядом.

— Кто эта женщина?

— Она не имеет никакого отношения…

— Ваша жена?

Пляшущие языки пламени освещали их лица. Остальные белые наблюдали за ними издалека.

— Да.

— Жаль. Мы рассчитывали застать вас одного.

— Надо было мне предупредить моего друга, — с горькой усмешкой сказал Мхенди.

— Надо было, Мхенди. Она что, с той стороны?

— С той. Поверьте мне, она не имеет никакого…

— Не беспокойтесь. Мы ей ничего не сделаем. Вот только как она доберется обратно, об этом действительно стоит побеспокоиться.

У Мхенди вырвался стон.

— Не можете же вы бросить ее здесь. Возьмите ее с собой. Потом переправите домой.

— Знаете, сколько это будет стоить? Нет, Мхенди, нам ваши забавы и так влетели в копеечку… А за развлечения приходится платить, особенно имея таких друзей, как ваши. — Белый встал. — Вы свое по земле отходили, Мхенди. Держитесь вы мужественно, как я и ожидал. — Он понизил голос. — Если это утешит вас, могу сказать, что я шел сюда без особого удовольствия. Однако…

Мхенди тоже в стал. Странно, он был совсем спокоен.

— Мой народ все равно будет свободным.

— Со временем — да! Но нам приходится думать о сегодняшнем дне. Вы обратили внимание, Мхенди, что я не стал вас ни о чем спрашивать? Не оскорбил допросом.

Мария, уже одетая, вышла из палатки. Она кинулась к Мхенди и обняла его.

— Мхенди…

— Я должен оставить тебя одну, Мария. Прости меня!

— Ведите его! — скомандовал белый.

Двое подошли к Мхенди и взяли его за руки.

Главный оторвал от него Марию. Мхенди повели прочь. Офицер держал бившуюся у него в руках женщину.

Мхенди шел между двумя белыми. Он знал, что это его последний путь. Последние минуты его жизни. Его удивило собственное спокойствие. «Откуда оно», — подумал он. И вдруг обнаружил, что опять может думать. Наверное, в глубине души я был готов к тому, что сейчас произойдет, примирился с этим. Иначе не был бы так спокоен — ведь я совсем не храбрый.

Он споткнулся. Один из белых поддержал его.

А ведь Удомо сказал, что предаст меня. Ясно сказал, а я не понял. Спросил, как бы я поступил на его месте. И я ответил. Но зачем же понимать так буквально? Я бы никогда не пошел на такое, что бы я там ни наговорил ему. А может, пошел бы?.. Кто знает? Такие вещи можно решить, только когда с ними столкнешься, как столкнулся Удомо… Теперь уже скоро. Очень скоро. Как это люди молятся? Господи, я исполнил свой долг, я пытался помочь своему народу стать свободным и за это умираю. Какая же это молитва? Что такое молитва? Мария! Господи, прошу тебя, спаси и сохрани Марию. Ее единственная вина в том, что она полюбила меня. А моя вина в том, что у меня не хватило сил расстаться с ней. Спаси и сохрани ее, прошу тебя!

Они уже вышли из джунглей и шли в высокой траве по направлению к деревне. Слева и справа горели фары грузовиков. А перед ними расстилалась Плюралия.

Я умру на воле, под открытым небом, и луна будет свидетельницей моей смерти.

Солдаты остановились. Остановился и он. Он слышал, как кричала Мария. Бедная Мария! Женщина, рожденная для скорби. Так сказано о матери Иисуса.

Один из белых сунул что-то ему в руки. Автомат, который оставил Джозеф.

Значит, вот как это произойдет… Пули из него, конечно, вынуты.

— Идите, — сказал белый.

Он расправил плечи и пошел вперед. И тут его обуял страх. Он ощущал его каждой клеточкой своего тела. Ему было страшно, как никогда в жизни. Бежать, бежать! Ведь это смерть… Навсегда… Мария! О боже…

Чей-то крик разорвал ночную тишину.

— Мхенди!

Он обернулся. Выстрела он не слышал. Только острая мгновенная боль. И все…

Когда прогремел выстрел, Мария испустила протяжный, исполненный муки вопль и повисла на руках у белого, который продолжал удерживать ее.