Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

«Дешевая плата, — усмехнулся Удомо. — Дешевая плата». Он отер щеку. Очень дешевая плата за возможность осуществить великую мечту.

Он подошел к парадной двери и запер ее. Потушил свет в холле. Вернулся в гостиную и налил себе немного виски. «Б-рр, какая гадость!» Со стаканом в руке пошел к креслу. Сел и вытянул ноги. Какое блаженство— эти минуты полного покоя. Теперь и виски не нужно. Он отставил стакан. Итак, скрытая борьба окончена, — начинается последняя, решающая битва. Он выйдет из нее победителем. Они дали ему слишком много времени. Гигантская машина прогресса пущена в ход. Она будет работать, даже если его не станет. Они опоздали.

Да. За прогресс приходится платить дорогой ценой. Мхенди — вот цена, которую заплатил он. Мхенди! Страшная плата, страшнее не придумаешь.

И только горе, причиненное Лоис, было глупо и ненужно. Только оно. Лоис…

Он встал, потушил все лампы и пошел к себе в спальню. Раздевался при свете луны.

Сейчас она, наверное, там в горах, в домике, который называла своим родовым поместьем. Что там сейчас? Если ночь, то она, как и он, лежит под опущенным москитником…

«Лоис! Лоис! Слышишь ли ты меня? Чувствуешь ли? Я люблю тебя, Лоис. Люблю. Теперь я знаю это. Знаю.

Я напишу ей. Нет. Я поеду к ней. Поеду и все объясню. Обниму ее и заставлю понять, как она нужна мне, как нужна мне ее любовь, как мне необходимо любить ее. Она поймет и простит. Посмотрит мне в глаза и простит. И я привезу ее сюда. Ведь тогда у себя в горах она обещала мне приехать. Она заглянет в мое сердце и приедет. Приедет. Как только вся эта история с Эди и Селиной кончится, я поеду к ней. И она приедет ко мне и останется со мной. Лоис! Лоис! Я так виноват перед тобой, милая, так виноват. Я не понимал этого прежде. Теперь понимаю. Я приеду к тебе. Я подымусь на гору, приду в твое родовое поместье и скажу тебе о том, как я люблю тебя. Скоро. Как только смогу вырваться отсюда. Как только…»

Вдруг до его сознания дошло, что ночное безмолвие наполнилось ровным вибрирующим звуком. Это рокотали барабаны, мягко и приглушенно, прямо под его окном. Нет! Со всех сторон! Повсюду! Барабаны рокотали повсюду. Негромко и настойчиво. Темп барабанного боя постепенно нарастал, но сила звука оставалась неизменной. И вдруг он понял: «говорящие барабаны»! И они говорили:

Удомо предал, смерть Удомо.

Другие вторили им.

Удомо предал, смерть Удомо .

Он откинул узкую простыню и сел. Спустил ноги на пол и потянулся к ночнику.

Удомо предал, смерть Удомо .

За какую-то долю секунды до того, как зажегся свет, он уже знал: в комнате кто-то есть. Их было двое — один у окна, другой у двери.

Удомо предал, смерть Удомо .

При свете ночника он узнал их. Это были те двое, что каждую ночь многие месяцы несли охрану его дома. Но сейчас на них не было партийной формы. Они были голые, только в набедренных повязках; лица и тела их были раскрашены.

Удомо предал, смерть Удомо.

Удомо старался совладать с нахлынувшим на него ужасом. Они держали в руках длинные ножи. И следили за ним остекленевшими пустыми глазами. Ничего враждебного не было в их глазах. Глаза их не были враждебными, а только остекленевшими. Головы склонены набок — слушают барабанный бой. Дышат в такт барабанному бою.

Удомо предал, смерть Удомо.

Барабаны начали завораживать и его. Он закрыл глаза и напряг всю свою волю, стараясь не поддаваться их ритму. Стоявший у окна человек начал дрожать всем телом. Ноги его выбивали дробь. Человек у двери закрыл глаза и чуть покачивался, будто в трансе. Барабанный бой проникал в самую душу Удомо.

Удомо предал, смерть Удомо.

Усилием воли он попытался сбросить с себя оцепенение. «Я должен что-то сделать. Должен что-то сделать. Добраться до телефона. Поднять тревогу.» Он откинул москитник и встал.

— Что здесь происходит? — крикнул он, стараясь не выдать своего страха.

Они никак не реагировали на его слова, казалось, даже не слышали их.

Тот, что стоял у двери, начал подпрыгивать, подергивая плечами и головой. Рука, в которой он держал нож, мелко дрожала в такт барабанному бою. Человек у окна двинулся по кругу, выделывая ногами сложные па, — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, расширяя и расширяя круги. Рука с ножом тоже описывала круги в такт барабанам, в такт шагам. Барабаны били все чаще и чаще.

Удомо предал, смерть Удомо. Удомо предал, смерть Удомо.

Бешено колотилось в такт барабанам и сердце Удомо. Глухой стук отдавался во всем теле, и скоро он уже не мог отличать удары сердца от ударов барабанов.

— Прекратите! — крикнул он, но теперь в его голосе звучал страх.

Человек, оторвавшийся от окна, описывал круги уже по всей комнате.

Нож в руке того, что стоял у двери, дрожал все быстрее. Их тела блестели от пота. В уголках губ появилась пена.

— Я Удомо. Вы ведь знаете меня! Я освободил вас! Освободил вас! Вы слышите! Я — Удомо! Ваш вождь!

Но они не слышали. Голос, который прежде вызывал у них слезы восторга, поднимал на борьбу, не доходил до их сознания. Они слышали лишь бой барабанов, И эти барабаны били повсюду — в доме, под полом, на крыше, везде… В их сердцах. Даже в сердце Удомо.

Смерть Удомо, смерть Удомо, смерть Удомо…

— Я освободил вас! — Теперь это звучало как мольба.

Лицо Удомо было мокро от пота, пот сбегал струйками, во рту было солоно. Смерть была близка. Он рванулся вперед, коснулся дверной ручки. И в тот же миг человек, находившийся прежде у двери, вырос над ним, схватил его и занес над его головой руку с ножом. Затем он с силой опустил нож и яростно отшвырнул от себя Удомо.

Смерть Удомо, смерть Удомо, смерть Удомо … — рокотали барабаны.

Удомо был еще жив: человек у двери ударил его рукояткой ножа. Но это уже не был Удомо. Это была жертва, готовая к закланию. Воля его была сломлена. Боги племени утвердили свое превосходство. Удомо лежал на полу оцепеневший, с остановившимся взглядом и раскрытым ртом. А над ним безумствовали барабаны.

Те двое в исступлении плясали вокруг Удомо, кружась в ритуальном танце смерти. А барабаны приказывали:

Убей! убей! убей! убей!

Тот, что стоял вначале у окна, издал пронзительный вопль и вонзил в Удомо нож.

Дикая боль освободила его от власти барабанов. На одно страшное мгновение он снова стал человеком. Нет, не только Мхенди… Лоис. О, Лоис, Лоис!..

Второй нагнулся и ударил Удомо ножом в шею. Кровь брызнула ему прямо в лицо.

Смерть пришла к Удомо.

В диком, все нарастающем исступлении, они кромсали ножами бездыханное тело. Вдруг барабаны смолкли. Оба замертво рухнули на пол. Тишина завладела ночью. И в наступившей тишине неслышно появились люди и унесли тех двоих, оставив на полу растерзанное тело, в котором обитала когда-то душа Майкла Удомо.