Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

У Селины сверкнули глаза.

— Ты что, финтить вздумал? У белых научился?

— Нет, Селина, финтить я не вздумал. Ты обвиняешь меня. И я хочу знать, в чем, собственно, моя вина. Только и всего.

— Хорошо, Удомо. Я скажу тебе. Ты спрашиваешь, кого ты предал. Ты предал меня. — Теперь в ее голосе не было и следа волнения, он был ровным, спокойным. — Ты предал меня. Я сделала тебя премьер-министром, а ты предал меня. Ты сам знаешь, каким ты был, когда пришел ко мне на рынок восемь лет назад. А сейчас ты премьер-министр. Только потому, что я не прогнала тебя тогда.

— Но в чем же мое предательство?

— Ты спрашиваешь, в чем?

— Да, спрашиваю. Я хочу знать.

— Не обращайся со мной как с ребенком, Удомо.

— Обвиняемый имеет право знать, в чем его обвиняют.

— В нашей стране сейчас больше белых, чем было в те времена, когда здесь хозяйничали англичане.

— Они нужны нам, нам нужны их знания и опыт.

— А как же твое обещание, что они не будут править страной?

— Они и не правят ею. Правим мы. Тебе это должно быть известно, Эди.

— Я больше в этом не уверен, — сказал Эдибхой. — Правда, мы — министры. Мы составляем кабинет. Мы утверждаем законы, но все строительство, вся тяжелая промышленность в руках белых. Они правят нами посредством капитала. Ты сам это знаешь. Потому тебе и приходится закрывать глаза на их клубы, куда не допускаются черные. — Повсюду в стране — на фабриках, на стройках, на строительстве дорог — белые командуют, а черные работают…

— Совсем как на родине Мхенди, — вставила Селина.

— А сколько денег уходит на выплату белым дивидендов? Об этом ты никогда не говоришь, земляк, не говоришь даже членам своего кабинета. Почему?

— Задай мне этот вопрос на заседании кабинета, Эди, и я отвечу тебе.

— Значит, мне нельзя доверять? — спросила Селина.

Удомо старался побороть огромную усталость, навалившуюся на него.

— Что вы еще имеете против меня?

— Ты не хочешь отвечать нам? — сказала Селина.

— Вы пришли затем, чтобы говорить, а не затем, чтобы слушать.

— Слишком уж ты надеешься на себя, Удомо.

— Нет, Селина, не так уж я на себя надеюсь. Просто я хорошо понимаю вас.

— И не считаешь нужным оправдываться?

— В чем? В том, что я строю страну? Что посылаю детей в школы, открываю больницы, борюсь с невежеством и предрассудками?

Селина встала. С годами она похудела, подобралась, темное лицо теперь еще больше походило на маску. Эдибхой тоже встал.

— Ты не прогонишь отсюда белых? — спросила Селина.

— Пока я в них нуждаюсь — нет!

— Ты будешь и дальше уничтожать наши старые обычаи?

— Те, которые мешают прогрессу, безусловно.

— Ты не изменишь своего решения послать Эдибхоя послом за границу?

— Не изменю. Он мне нужен там.

— А может, ты просто хочешь ослабить своих врагов?

Удомо усмехнулся и кивнул. Что ж, игра пошла в открытую.

— Да. Не без этого. Но, главным образом, потому, что там он нужнее. — Удомо встал, подошел к столику и налил себе немного виски. — Может, все-таки выпьешь, Эди?

Эдибхой облизнул губы, но отрицательно покачал головой. Удомо одним глотком выпил виски и сморщился. Какая гадость! А вот пью… Господи, до чего я устал.

Селина ходила взад и вперед по комнате.

«Ты опасна, — думал Удомо, — очень опасна, но ты опоздала, моя милая…»

Стоя к нему спиной, Селина спросила:

— Чего ты хочешь, Удомо?

Он улыбнулся. Поймет ли она? Способна ли понять? Он чуть заметно шевельнул плечами, словно стряхивая что-то неприятное.

— А как ты думаешь — чего я хочу? Разве я составил себе состояние, как ты или Эди? Скажи.

— Ты уничтожаешь наши обычаи, Удомо. Старые обычаи гибнут от твоей руки. Мы не сразу поняли это. Мы думали — он знает, что делает. Он наш. И я говорила: «Не трогайте его. Дайте ему время. Он покажет, кто хитрее — черные или белые, он их одурачит!» — Она повернулась к нему лицом. Лютая ненависть горела в ее глазах. — Но ты обманул меня. Обманул Селину!

Удомо налил себе еще виски. Почему бы раз и навсегда не покончить с этим? Почему не поставить точки над всеми «і»?

— Послушай, Селина. Я скажу тебе, чего я хочу. У нашей страны есть три врага, вернее, было три, одного мне удалось сделать союзником. Но допустим, что их три. Одного ты, конечно, знаешь. Может быть, ты знаешь и двух других? Не знаешь? Тогда я скажу тебе. Первый враг — это белые. Ты удивлена, не правда ли? Но погоди улыбаться. О белых еще пойдет речь. Как я уже сказал, у нашей страны три врага. Первый враг — белые. Второй — бедность, и третий враг — наше прошлое. Вот три наших врага.

Когда я вернулся, я видел только одного врага— белых. Но стоило мне одолеть его, как я увидел двух других и понял, что они гораздо сильнее, гораздо страшнее первого врага. Белые по сравнению с ними показались чуть ли не союзниками. Я и превратил их в союзников для борьбы с нищетой. Теперь они работают на нас, строят дома, дороги, заводы, чтобы те, кто придет нам на смену, были сыты и имели кров над головой. В стране появились школы, больницы. Наша молодежь потянулась к знаниям. Как ты думаешь, почему я трачу так много денег, посылая юношей и девушек за границу учиться? Я скажу тебе. Потому что мне нужна опора в борьбе против третьего, самого страшного врага — нашего прошлого. Ты знаешь, я отдавал дань ритуалам, культу предков, участвовал в церемониях и кровавых обрядах. Теперь в этом больше нет нужды. Теперь вокруг меня достаточно образованных молодых людей, свободных от предрассудков. При их поддержке я могу бросить вызов всему, что есть отвратительного и зловещего в нашем прошлом. Теперь у нас хватит сил победить. А ты, Селина, и ты, Эди, которого я когда-то любил, как брата, — вы олицетворяете это прошлое. Я сделаю все, чтобы смести вас с дороги! Потому что вы мешаете великому возрождению Африки. Пожалуйста, выступайте против меня на партийной конференции — посмотрим кто кого. Вы опоздали, друзья мои! Опоздали… — Он пожал плечами и улыбнулся.

— Теперь все ясно, — спокойно сказала Селина. — Наконец ты говоришь то, что думаешь.

— Да, — сказал Удомо. — Теперь все ясно. — Он повернулся к Эдибхою, — Так как же, Эди? Неужели ты за племенной строй? Ты — врач. Ты ведь проиграешь, если пойдешь против меня, и сам знаешь это. Ты человек завтрашнего дня, а не вчерашнего.

Но он знал, что эго не так. Эдибхой возвратился в прошлое — в мир изуверских обрядов и культа предков. Да он никогда и не покидал этого мира, как не покидала его губ притворная улыбка, превращавшая лицо в старинную маску с застывшей гримасой. Удомо вздохнул. От усталости у него кружилась голова.

— Все сказано, — сказала Селина. — Пошли!

Она остановилась перед Удомо. Глаза ее метали молнии. Она плюнула ему в лицо. Потом они ушли.