Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

Удомо встал, собираясь уходить.

— Просто я не привык к женскому обществу…

В кухню заглянул Эдибхой.

— Все в порядке, Лоис. Немного погодя укройте ее потеплее. Поехали. До свидания, Лоис, и большое спасибо.

— Спокойной ночи, — сказал Удомо. Он вышел, так и не взглянув на нее.

— Я сейчас догоню вас, — крикнул Мэби. — Лоис…

— Да? — Надо бы пойти посмотреть, как там остальные. Внезапно она почувствовала смертельную усталость.

— Вы уже давно знаете нас — всех вместе и каждого в отдельности… — Он пожевал нижнюю губу.

— И что из этого?

— Не торопите меня.

— Меня ждут гости.

— Как-нибудь обойдутся без вас еще минутку.

— Я устала.

— Да, конечно… Вы уже давно знаете нас и знаете, что нас связывает. По доброй воле — если, конечно, таковая существует — мы решили посвятить свою жизнь высокой цели. Мы хотим завоевать свободу целому континенту. Во имя этого мы живем. Как-то мне сказали, что выражение «потерянное поколение» относится именно к нам: мы оторвались от своего народа и не нашли места в вашем мире…

— Зачем сейчас об этом?

— Затем, что вы — чудесный человек, Лоис. Вы были нам добрым другом. Я знаю вас, Лоис, милая вы моя. И я не хочу, чтобы за добро мы отплатили вам злом.

— Понимаю…

— Понимаете ли? Возьмите хотя бы этот случай с Джо… Мы живем, собрав всю свою волю в комок.

Струны натянуты туго. Слабости не должно быть места. По-моему, мы в значительной степени восприняли идею коммунистов относительно целей и средств. Чтобы освободить Африку, мы должны подчинить чувства воле.

— Вы говорите как-то очень уж горько для претендента на роль освободителя.

Мэби невесело рассмеялся.

— Не забывайте, что я вам сказал, Лоис. Я и сам его немного боюсь. Но я мужчина, а вы женщина, познавшая муки одиночества…

— Что вы, Пол!..

— В нем чувствуется неистовая сила, это должно импонировать вашему трезвому, спокойному уму. Я постараюсь узнать его поближе. Он может стать искрой, которая зажжет нас всех.

— Вам пора домой, Пол!

— Всего хорошего, дорогая.

Мэби ушел. Лоис сидела, облокотившись о стол. Все это, конечно, вздор. Но Пол — человек проницательный. Он все понимает. Освободители континента! Мужчины так глупы. По-настоящему важно только одно — освободить сердце и ум от страха. А этого, самого главного, никто из них не понимает. Даже Пол, при всей своей проницательности. Вопреки своей проницательности. А тот, второй, этот Майкл Удомо… Лоис собралась с духом и пошла в гостиную. Там все еще веселились гости. Мхенди танцевал. Он танцевал только, когда бывал совсем пьян. Еще один освободитель! Нет, Пол не прав относительно целеустремленной воли и связанной с ней холодной расчетливости. Вот он, освободитель, танцует пьяный, как все смертные, — самый обыкновенный человек, придавленный своим горем. Ну а тот, другой, мог бы он?..

Кто-то обнял ее за талию. Она пошла танцевать.

Лэнвуд занимал трехкомнатную квартирку на территории бывших королевских конюшен, по соседству с парком Хэмпстед. Его квартира — как и все прочие в этом дворе — была расположена над гаражом. В полузабытые теперь времена британской славы, когда королева Виктория владела самой могущественной державой на земле, гаражи эти были конюшнями, а в комнатах над ними жили конюхи, каретники— словом, все, кто обслуживал выезды придворной знати.

Во дворе, вымощенном булыжником, до сих пор сохранились водопойные желоба. В теплые дни короткого лондонского лета мальчишки пускали там кораблики.

Колючий северный ветер, дувший много дней, наконец стих. Потеплело. Апрель наконец вел себя, как подобает апрелю, — давал понять, что лето не за горами.

Удомо остановился у ворот и посмотрел на клочок бумаги. Должно быть, здесь. У противоположного тротуара он увидел машину Эдибхоя. Все правильно — здесь! Он вошел в ворота. Каблуки зацокали по булыжникам. А ходить по ним довольно-таки неудобно. Эдибхой говорил, что квартира находится в самом конце двора, слева. Он нажал кнопку звонка, под которой было написано «нажмите», и услышал слабое дребезжание, донесшееся откуда-то издалека. Повернулся спиной к двери и стал ждать, наблюдая, как у гаража напротив какой-то англичанин трет свой блестящий черный автомобиль. Этим людям, по-видимому, доставляет удовольствие самый процесс работы. Автомобиль и без того сверкает. Интересно, что вы думаете обо мне, а, мистер? Еще одна черная образина, проклятый черномазый? Напрасно Мэби даже в шутку употребляет это слово. Оно звучит оскорбительно. Надо будет сказать ему. Внезапно он почувствовал, что за спиной у него кто-то есть. Он быстро повернулся.

В дверном проеме стояла женщина. Высокая — одного роста с ним — и невероятно худая. Но она отнюдь не производила впечатления слабенькой. Большой нос, выдающийся вперед подбородок, тяжелые веки. Увядшее лицо и изящная, по-девичьи, точнее по-мальчишески, тонкая фигура. Женщина холодно смотрела на него.

— Мне нужен мистер Лэнвуд, — сказал он.

— Как ваша фамилия?

Неприязненный тон слегка обескуражил его.

— Я Майкл Удомо.

Она улыбнулась, протянула ему руку и в одно мгновение стала другим человеком — приветливым, излучающим тепло.

— Бывает, что люди приходят не вовремя, когда их не ждут. Входите!

Он пошел следом за ней по узкой лестнице.

— Это Майкл Удомо, — крикнула она.

Лэнвуд открыл дверь, выходившую на площадку.

— Здравствуйте, Майкл. Мы вас ждем.

Удомо очутился в узкой длинной комнате, забитой книгами, — только небольшое пространство над кушеткой было свободно от них.

«Неужели Лэнвуд все их прочел?» — подумал Удомо.

— Кофе, пожалуйста, Мери, — попросил Лэнвуд и притворил двери.

Удомо пересек длинную комнату и сел на кушетку между Мхенди и Эдибхоем. Выглядел Мхенди неважно. Мэби, что-то читавший за заваленным бумагами письменным столом, поднял голову.

— Привет, Майк!

— Привет!

— Я слышал, вы неплохо повеселились, — сказал Лэнвуд.

— Да, — ответил Удомо.

— Только смотрите не увлекайтесь. — Лэнвуд говорил отеческим тоном. — Нам надо делать дело. Для того мы и сидим здесь. А не для вечеринок. Мхенди иногда забывает об этом.

Удомо бросил быстрый взгляд на Мхенди, затем на Лэнвуда.

Мхенди выпрямился, расправил плечи.

— Может быть, начнем? — спросил Мэби.

Мхенди откинулся назад. Посмотрел на великолепно вычищенные ботинки Лэнвуда, сперва рассеянно, потом пристально. Ботинки были новые. Он взглянул на свои, старые, нечищеные, со сбитыми каблуками и обшарпанными носками. Скользнул взглядом по одежде Лэнвуда. Все новое, с иголочки. Внезапно он обозлился. Вскинул голову.

— Мне не нравится ваш тон, Том!

— В таком случае, подтянитесь — мой тон сразу изменится.