Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

— Должны же они наконец платить налоги, — сказал Смизерс. — Правительство не может бесконечно брать на себя все расходы. В конце концов, это им нужны дороги, канализация, школы…

— Безусловно… Но меня это интересует с точки зрения государственной безопасности.

— А, все уладится. Я говорил сегодня утром с Эндьюрой. Он объедет район с одним из вождей и вразумит бунтовщиков.

— Хорошо. Только держите меня в курсе дела, пожалуйста.

— Ничего страшного. Обычная история. Районный комиссар там — один из самых способных молодых людей в моем ведомстве.

— Слышали что-нибудь о Майкле Удомо? — спросил Джонс.

— Об этом смутьяне, который только что вернулся?

— Значит, слышали?

— Уши, знаете ли, есть не только у службы безопасности. Мальчишка, молодой, горячий, каких много. Я слышал о нем от Эндьюры. — Смизерс, к удивлению Джонса, улыбнулся. — Эндьюра говорит, что этот нахал имел наглость потребовать приема у Совета вождей и старейшин. Написал им из Лондона. Да, кстати, вы знаете Эдибхоя? Он работает в больнице. Так вот, как только его игра в политику зайдет достаточно далеко, мы его уволим. Приставьте к нему кого-нибудь. Правила службы должны соблюдаться всеми, в том числе и представителями новой буржуазии. А на Удомо я бы не стал тратить времени. Покричит немного и придет к нам проситься на работу.

— Не уверен… — протянул Джонс. — Журнальчик, который он издавал в Лондоне, пользовался большим влиянием. Его читали даже в Лиге наций.

— Ну, это уж заслуга товарища Лэнвуда, — сказал Смизерс. — Его-то мы сюда не пустим. Пусть себе кипятится в Лондоне сколько угодно.

Еле заметная улыбка скользнула по худому желтоватому лицу Джонса.

— Мне кажется, вы со своим другом Эндьюрой недооцениваете Удомо. — Джонс усмехнулся, заметив гримасу Смизерса: ох и ненавидит же он эту публику, несмотря на все свое показное дружелюбие. — Я видел последний номер «Освободителя», вышедший уже после отъезда Удомо. Новый редактор Мхенди, — тот самый, что устроил кровавую бучу в Плюралии. Так вот, этот последний номер не идет ни в какое сравнение с номерами, которые редактировал Удомо: нет в нем той страстности, того огня. Я бы не стал недооценивать мистера Удомо. В стране неспокойно. Это чувствуется в городе, да и донесения с мест говорят о том же.

Смизерс, откинув голову, презрительно расхохотался. Но Джонс видел, что глаза его не смеются.

— Вся беда в том, что вы, служба безопасности, места себе не находите, пока не разоблачите какой-нибудь заговор, настоящий или воображаемый.

Джонс встал.

— Возможно, вы и правы. Но я случайно слышал, как один из моих парней — заметьте, один из самых толковых — рассказывал другому о встрече с Удомо. Он буквально захлебывался от восторга, а парень этот далеко не глуп. Я решил, что, пожалуй, следует поставить вас в известность. Но возможно, вы и правы, — еще раз повторил он, вышел из кабинета, притворил за собой дверь и остановился, раскуривая трубку и прислушиваясь.

На лице его появилась насмешливая улыбка, когда он услышал за дверью звонок и раздраженный голос Смизерса, отчитывавшего секретаря за то, что ему до сих пор не положили на стол последний номер «Освободителя».

Джонс медленно пошел к себе. «Самоуверенный, напыщенный осел», — снова подумал он. Местные англичане— черт бы их всех побрал — ничего не смыслят в том, что происходит вокруг. Их ничто не волнует. У них одна забота — отсидеть в своем кабинете положенные часы и поскорее идти домой — играть в теннис и пить коктейли. Это вошло у них в привычку. Они недостойны владеть империей, которую завоевали для них прадеды. Пришли на готовенькое и думают, что империя от них никуда не денется. Молодежь едет теперь в колонии только потому, что здесь выше оклады и условия жизни лучше, чем в Англии. От убежденности в высоком предназначении английской нации ничего не осталось. Конечно, и среди нынешней молодежи есть отличные, толковые работники. Но трагедия в том, что почти не осталось людей, преданных тем принципам, тем идеалам, во имя которых была создана империя. Чиновники типа Смизерса не верят в идеалы, которыми руководствовались колониальные власти в прежние времена, — они просто правят. Интересы местного населения — всего лишь красивые слова, которые они так любят повторять. В своем же узком кругу они посмеиваются над этими словами. Обидно! Ведь если бы не начала пропадать вера в содружество наций, не было бы службы лучше. А похоронить идею содружества означало бы… Джонс нетерпеливо передернул плечами, словно хотел избавиться от собственных мыслей, вошел в свой кабинет и нажал кнопку звонка. «Можно, конечно, спросить адрес Эдибхоя у молодого человека, который говорил о встрече с Удомо, — подумал он, — но это, пожалуй, вызовет лишние толки». Вошел секретарь. Славный молодой человек. Спокойный, исполнительный, безупречно вежливый. Интересно, сталкивается ли он когда-нибудь с африканцами, заходит ли в их грязные домишки, сидит с ними, разговаривает? Скорее всего, его контакты ограничиваются клерками, да еще слугами, от которых он все равно, кроме «да, сэр!» и «нет, сэр!», никогда ничего не услышит. Но справедливо ли ставить ему это в вину? Так уж повелось до него. Он только следует примеру. Быть может, теперь уже поздно что-то менять. Возможно, это стало системой.

Джонс спохватился: секретарь стоит у стола и терпеливо ждет.

— Извините… Вот у меня какое дело. Узнайте, пожалуйста, но только осторожно, чтобы не было разговоров среди клерков, где живет мистер Эдибхой. Позвоните в полицию или в больницу…

Секретарь ушел. Джонс занялся лежавшими на столе бумагами. Не прошло и пяти минут, как молодой человек вернулся с адресом.

Джонс улыбнулся.

— Вы ведь здесь уже полгода?

— Да, сэр.

— Не надо так официально. Познакомились с кем-нибудь из местных?

— Нет…

— На вашем месте я бы попробовал. Люди они удивительно приветливые и дружелюбные. Конечно, живут по большей части в ужасающей нищете. Но вам не мешало бы узнать и это. К тому же у них нарождается своя буржуазия, и мы должны заручиться дружбой этих людей. Обстоятельства могут измениться в ближайшие несколько лет, и тогда личные связи и дружеские отношения будут неоценимы. Пионеры колониальной службы по-настоящему знали людей, среди которых им приходилось работать. Мы же держимся особняком. Подумайте над этим…

— Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

Джонс вышел на улицу и направился к своей машине. Интересно, понял ли его юноша или посмеется над его словами в кругу друзей? Он сел за руль и поехал в западную часть города — туда, где жила новая африканская буржуазия. Автомобиль затрясся по немощеной дороге. Ни мостовых, ни канализации. О господи! Неужели чиновники из канцелярии губернатора не понимают, что именно эти люди будут с особой горечью сравнивать окружающую их обстановку с условиями жизни на Холме? Хоть бы новый губернатор понял это.