Глен Мид - Кровь фюрера

— А вы, у вас не осталось сомнений? — спросил Шеффер.

Турок покачал головой.

— Нет. — Его ответ прозвучал уверенно. — Ваши люди выполнят свои обязательства?

— Конечно, — ответил Шеффер. — Что касается финансовых договоренностей… я уполномочен перевести деньги на счет, как только вы выполните свою часть работы.

Турок отвернулся все с тем же мрачным видом, будто деньги ничего для него не значили. Он стоял и смотрел на холодное темное море, а Шеффер вытащил из кармана конверт и протянул его парню.

— Здесь вся необходимая информация. Запомните ее, а потом уничтожьте бумаги. Билет на самолет оформлен на имя, которое значится в вашем поддельном паспорте. Особенно позаботьтесь о соответствии фотографии в паспорте. Вы должны выглядеть так же, как и на фотографии, которую мы сделали. Кроме того, ваша одежда должна соответствовать «легенде». Я составил список, деньги в конверте должны покрыть ваши расходы.

— Изменений в «легенде» нет?

Шеффер покачал головой.

— Нет. Вы бизнесмен и заключаете сделку с берлинской компанией, производящей электронику. Если с иммиграционными службами возникнут проблемы, то для подтверждения «легенды» можно будет предоставить номер телефона компании, который вы найдете в конверте. — Шеффер помолчал. — Вы знаете, что делать. Но я думаю, вам сначала следует осмотреться. Лодку мы оставим у озера, как и договаривались. Пользуйтесь общественным транспортом, а не такси. Так меньше шансов, что вас запомнят. У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

Турок покачал головой, и Шеффер сказал:

— Если вам что-нибудь будет не ясно, вы можете связаться со мной в любое время, используя обычные меры предосторожности.

Турок положил конверт в карман.

— Когда окажетесь в безопасном месте, наши люди помогут вам перебраться в Швейцарию, — добавил Шеффер, — после чего вы будете предоставлены самому себе.

Турок улыбнулся, но не по-доброму, все с тем же выражением отвращения на лице.

— Это в том случае, если я выживу.

— Я уверен, что так и будет. — Шеффер улыбнулся.

— Allaha ismarladik [28] Allaha ismarladik — на все воля Аллаха ( тур. ). .

Шеффер в ответ машинально произнес стандартные слова, и турок, резко повернувшись, пошел по заснеженной улице.

Турок вошел в дряхлый многоэтажный дом неподалеку от района Зёдертелье в Стокгольме.

Зайдя в скрипучий лифт, он поднялся на восьмой этаж. На стенах пестрели граффити на языках, которых он не понимал; шумный, Переполненный людьми дом трещал по швам от иммигрантов. На каждом этаже, через который проезжал лифт, громко звучала этническая музыка, дети кричали непонятные слова. Владельцы дома называли его Вавилонской башней. Негры. Арабы. Вьетнамцы. Турки. Курды. Беженцы, мечтавшие о лучшей жизни, вскоре начинали понимать, что променяли честь на кошмар.

Хотя состояние здания было ужасным, из квартиры открывался панорамный вид на Стокгольм. Включив свет, Озалид снял плащ и налил себе минеральной воды. Сделав глоток, он подошел к окну. За густой пеленой снега мерцали огни города и гавани. Такой же снегопад, как и в голубых горах Измира зимой. Только тут метель была гуще, сильнее, и на мгновение он представил свой дом и Лайлу.

Он попытался отмахнуться от этой мысли и вытащил из кармана конверт. Вскрыв его, он внимательно изучил содержимое. Через полчаса он сложил все обратно в конверт и положил его в карман, а потом взял пачку турецких сигарет, лежавшую на поцарапанном сосновом столике, и закурил.

Эта встреча вызвала у него беспокойство, которое так и не покинуло его. Что-то было не так. Он чувствовал это с самого начала.

Все это ему не нравилось. Нет, не то, что он собирался сделать, а люди и сам план. Сомнение засело в его голове словно заноза, которая постоянно напоминала о себе.

Но он осознанно пошел на это. Он очень хотел убить человека, который принес в его жизнь горе. И раз уж его собственная жизнь проклята, то пусть так и будет. Он должен на это пойти.

Ради Лайлы.

Аллах был на его стороне. Он чувствовал это всей душой. Озалид посмотрел на широкие розовые шрамы, испещрявшие его руки. Он снова подумал о Лайле. О ее больших карих глазах, глядящих на него, белой как молоко коже, сладком чистом запахе ее волос и медовом вкусе ее дыхания на его губах. О том, как впервые увидел ее много лет назад в селе в горах, где жил его отец. Молодая невинная девушка с босыми ногами. Слишком красивая для него.

Он взглянул на ее фотографию над незажженным камином, и ему снова захотелось плакать, хотя эта боль была давней. Веселая Лайла. Прекрасная Лайла.

Допив воду, он поставил стакан на стол, пытаясь отогнать мысли, разъедавшие душу: огонь, пожирающий плоть, садистские ухмылки на лицах бритоголовых мужчин, их смех при виде мучений их жертвы. И Лайла, прекрасная Лайла, с телом, распухшим от их ласк, неспособная двинуться.

Его заставляла это делать ненависть. Ненависть заставляла его убивать.

Пепел от сигареты упал на его потрепанный костюм и отвлек от мрачных мыслей. Поспешно стряхнув его, он погасил сигарету, и из его глаз хлынули соленые слезы.

Через минуту он развернул ярко-синий шерстяной молельный коврик, разложил его и опустился на колени лицом к окну.

Помолившись, упомянув в молитвах имя любимой, он свернул коврик и поцеловал его так, словно целовал Лайлу, а потом положил его на полку возле камина.

Фолькманн доехал по автобану А-66 до Визбадена, а потом направился через Рейн в Майнц. На месте он был в десять.

Оставив «форд» на круглосуточной подземной парковке возле собора, он направился на поиски Карен Гриз.

На центральной площади толпились покупатели — Рождество было уже скоро. Лабиринты аллеек, на которых шумела рождественская ярмарка, расходились от центральной улицы. Магазин Карен Гриз находился на втором этаже здания, над галереей современного искусства. Полчаса Фолькманн ходил туда-сюда по улицам, сверяя названия переулков и тупиковых улочек с туристической картой, которую он проштудировал в квартире Эрики.

Было холодно, небо затянули тучи. Фолькманн прохаживался недалеко от собора, пытаясь придумать план.

Напротив магазина Карен был бар под названием «Цум Дортмундер». В семидесяти метрах от него находился торговый центр. На втором этаже центра оказалась уютная кондитерская, откуда открывался вид на улицу, и, как предположил Фолькманн, оттуда можно было видеть вход в магазин Карен Гриз.

Купив газету «Франкфуртер цайтунг», он поднялся в кондитерскую и, сев у окна, заказал кофе. Закурив сигарету, он начал рассматривать улицу. Ничто не мешало обзору, и он отчетливо видел магазин Карен Гриз в пятидесяти метрах, на противоположной стороне улицы. Когда официантка принесла ему кофе, он спросил, до которого часа открыта кондитерская, и девушка сказала, что обслуживать клиентов они перестают за пятнадцать минут до закрытия центра, то есть без четверти восемь.