Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Вечером к Штепутату пришел камергер Микотайт и принес со склада поместья связку овчин.

- У этих горемык под шинелью одна рубашка, - сказал он. - Может, из этого удастся сшить им телогрейки.

С этими словами он бросил овчины на стол Штепутата. Хорошая овечья шерсть, даже жалко русским-то отдавать. Это можно было и в фонд зимней помощи пожертвовать.

- Они, бедняги, тоже люди, - сказал Микотайт. - Они не виноваты, что у них в стране коммунизм.

Штепутат кивнул. Задвинул овчины под стол. Как-нибудь примемся за них вместе с Хайнрихом. Но на это понадобится время. Не раньше, чем через неделю.

Декабрь 1941 года, день рождения тети Хедвиг. Сорок лет. Католики съехались со всего Растенбургского округа, даже из Реселя и Блауштайна. Это не уступало празднествам в замке, католики тоже умели устраивать торжества. Три индюшки и теленок попали на праздничный стол. Ядзя обслуживала весь вечер. Поверх ее мрачного черного платья был надет белый передник. В этом наряде она непрерывно сновала взад-вперед между гостиной и кухней. Она постоянно улыбалась, восполняя свое все еще недостаточное знание языка.

Герман присутствовал, хотя и не был католиком. Он сидел за кофейным столиком рядом с дядей Францем, единственный ребенок в этом обществе. Ядзя принесла ватрушки и медовые пирожки, а потом и первое Рождественское печенье: звезды из песочного теста и пряники в виде сердца. Но не бросаться сразу же на сладкое. Сначала тетя Хедвиг должна встать и сказать молитву. О бедности и нужде. О хлебе насущном. О Божьей матери. Герману все это было знакомо с прошлых праздников. Он стоял рядом с дядей Францем и косился на Ядзю, которая с горячим кофейником в руках застыла в дверях как статуя. Что если она сейчас уронит кофейник!

- Аминь.

- Возьми ватрушку, Германка, - сказала тетя Хедвиг.

Но Герман запросил пряников с холодным молоком.

- Пора бы и спеть что-нибудь, Герман, - сказал дядя Франц.

Что, петь перед католиками?

- Получишь пару гривенников.

А, тогда, пожалуй, можно. Но не перед всеми. Вниз под стол. Устроиться между ногами. Думать о чем-то другом. И поехали:

Вставайте, товарищи, все на коня!

И в поле, на волю помчимся.

В поле, где каждого сила видна,

С противником грозным сразимся.

Покажем в отчаянном славном бою

Всю волю к победе и доблесть свою.

Пусть теперь никто не говорит, что католики скупые. Они собрали для певца под столом две марки и тридцать пфеннигов.

Ядзя вошла с молоком для Германа, вся раскрасневшаяся.

- Антон ждет на кухне.

Хорошо, пускай войдет. Антон остановился на пороге. Ну и сиял же он. Раскланялся на все стороны, а потом устремился к тете Хедвиг. Поспешно размотав газетную бумагу, он развернул деревянную фигуру, овцу с теленком, вырезанную темными вечерами из цельного куска дерева.

- Ядзя и Антон дарим тебе это, - расплылся он в улыбке.

Тетя Хедвиг была тронута.

- Ты настоящий художник, Антон, - сказала она.

Дядя Франц налил ему рюмку. А Ядзя отказалась. Через полчаса на кухне будет кофе. Для всех работников. Ядзя уже поставила его варить.

- Есть же и хорошие поляки, - сказал лысый гость из Реселя, сидевший возле тети Хедвиг.

После кофе мужчины хотели поиграть в скат. Но увы, среди гостей был и священник. Может, устроить карточную лотерею. Тогда и женщины смогут играть. Герман и дядя Франц держали банк и выигрывали гривенник за гривенником. Это давало больше, чем пение. Одному Богу известно, сколько еще денег мог бы выиграть Герман, если бы не явился Штепутат, чтобы забрать его домой. Он ворвался в веселую компанию и сказал:

- Слышали, что мы объявили войну Америке?

Карл Штепутат произнес эти слова, и вдруг стало так тихо, как в католической церкви в Реселе.

- Этот Гитлер, кажется, свихнулся!

Дядя Франц не мог сдержаться. Тетя Хедвиг с трудом усадила его на стул, умоляя не шуметь. Что если услышат поляки на кухне!

- С Америкой-то мы никогда не справимся! - не успокаивался дядя Франц.

Штепутат молчал, а лысый заявил:

- Все, что фюрер начинал, пока заканчивалось хорошо.

- Теперь наши подводные лодки в Атлантике могут топить и американские корабли, - вставил кто-то.

- Гитлер, кстати, тоже католик, - заметила маленькая женщина, сидевшая рядом с лысым.

- Нужно подождать, - сказал Штепутат.

- Подождать, когда нам перережут горло, - добавил дядя Франц.

Было уже не до карточной лотереи. Герман сгреб выигранные монеты в карман. Он шел рядом с отцом по грязному снегу мимо темных окон деревни.

- Это плохо, насчет Америки, папа? - спросил Герман.

Штепутат не знал, что сказать, и не ответил. Потом, почувствовав, с каким нетерпением сын ждет ответа, произнес:

- Я не думаю, что так плохо.

Штепутат удивился, когда на его имя пришло письмо со штампом полевой почты. С просьбой переслать дальше. Письмо было напечатано на разбитой пишущей машинке, неумело и грязно. Наверху дата: 29 декабря 1941 года. Без указания места. Пал под Москвой... смертью храбрых... при выполнении долга... С немецким приветом! Командир роты Хегеляйн. Или что-то в этом роде.

Штепутата это письмо мучило целый день. Вечером он натянул свой тулуп и направился к домишкам работников поместья. Он представлял себе, что ему предстоит. Для таких времен нужно было бы учиться на священника. Слепая бабушка лежала в своей кровати и - в январе - все еще напевала Рождественские песни. Она была одна.

- Это ты, Петерка? - спросила она, когда Штепутат нажал на ручку двери.

Штепутат назвал себя. Старая женщина выпрямилась в кровати и обратила в сторону двери свои невидящие глаза.

- Что, малый натворил что-нибудь, мастер? Украл, наверное, да?

- Нет, нет, - тихо сказал Штепутат. - С мальчиком все в порядке. Я тут получил письмо... с фронта... из России... погиб он, Отто, погиб в России, бабушка.

Вот и все. Штепутат сел без приглашения на табуретку, аккуратно развернул письмо.

А бабушка? Она не начала кричать. Она опустила свои костистые руки на красное покрывало. Она смотрела прямо перед собой, как будто ничего не поняла.

- Кто бы мог подумать, - вдруг прошептала она, - что Отто попадет на небо раньше, чем я.

Петер просунул голову в дверь.

- Он, наверное, замерз, - продолжала размышлять вслух слепая бабушка. В такой мороз! Как могут люди воевать зимой?

- Мой папа не замерз! - закричал вошедший Петер.

- Нет, твой папа не замерз, - подтвердил Штепутат и погладил мальчика по голове.

- Прочитайте письмо, мастер, - попросила слепая бабушка.

Штепутат прочитал.

- Представь, Петерка, наши под самой Москвой. Это ведь намного дальше, чем до Инстербурга, а?

Штепутат сложил письмо, передал слепой бабушке, которая протянула его Петеру.

- Беги, Петерка! Позови маму.

- Что оставалось делать Штепутату? Он взял сухую старческую руку, прошептал что-то о сочувствии и что ничего не поделаешь. Война.