Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

На обед - блинчики, любимое блюдо Германа. Три больших тарелки с картофельными оладьями, поджаренными с хрустящими шкварками. Потом холодный хлебный суп с изюмом.

- Где сейчас можно достать изюм? - удивлялся мазур Хайнрих.

- Но ведь наши солдаты в Греции, - объяснил Герман.

Петер Ашмонайт набил в свой пустой живот двадцать три блинчика. Для хлебного супа с изюмом места уже не осталось. После еды ложка содового порошка для Штепутатова желудка. Потом обсуждение текущего положения в гостиной перед огромной картой европейской России.

- Мы опять продвигаемся, папа? - спросил Герман.

Штепутат отрицательно покачал головой, но немножко сдвинул красный флажок на Азовском море в сторону Керчи. Петер с удивлением смотрел на флажки, бежавшие длинной цепочкой через всю карту с севера на юг.

- Это мы, - с гордостью заявил Герман. - Мы все это взяли, все победили.

- Смотри-ка, а Кенигсберг такой маленький на этой карте, его почти что не видно, - продолжал удивляться Петер. - Мы такие маленькие, а взяли такой большой кусок России.

Красные флажки начинались в Карелии, точнее даже выше, у Мурманска и бежали через Ленинград вниз, перерезая выпирающее чрево России. На юге виден большой изгиб, почти до синей полосы, бегущей к Каспийскому морю с севера.

- Это Волга, - торжественно сказал Штепутат и повел пальцем по синей полосе вверх.

- А Мемель больше Волги, папа?

- Нет, конечно, нет.

Внизу на карте воткнуты неиспользованные флажки. Это был резерв Штепутата на случай, если фронт расширится, может быть, даже перешагнет через Урал. Петер Ашмонайт взял один флажок, стал водить им по карте, как будто выбирая место, наконец воткнул в бумагу чуть-чуть восточнее Могилева.

- Там похоронен мой папа, - сказал он с уверенностью. - Там есть озеро, и кругом березы и елки. Прямо у воды стоит березовый крест, а на нем стальная каска. Это мой папа.

- Откуда ты все это так точно знаешь? - спросил Герман.

- Бабушка рассказывала.

После обеда пошли в сад отгонять мед. Это тоже было интересно. К кофе дали сухари, которые можно было тут же полить свежим медом, потом сочный сдобный пирог. Радио Кенигсберг передавало концерт по заявкам с ведущим Эдуардом Кюнеке: "Голубка" для раненного солдата, лежащего в госпитале в Нарвике, "Баллада о часах" для унтер-офицера Шмитке от его товарищей где-то у Атлантического вала. Петер слышал радио впервые в жизни. Он лежал на ковре и слушал, как завороженный.

Вечером, как обычно, Штепутат повел свою корову на выгон. Сел под куст сирени у въезда в деревню и стал смотреть на детей, игравших в лапту. К нему вскоре подсел дорожный обходчик Шубгилла.

- Этот опять здесь, - сказал Шубгилла, показывая на другую сторону пруда. Он имел в виду доильщика Августа, который в своей эсэсовской форме уже не казался им доильщиком. Август играл на аккордеоне: "Антье, Антье, слышишь ли ты песню мою?"

- У него отпуск каждые полгода, - заметил Штепутат.

- А некоторые еще вообще не побывали дома, - удивлялся Шубгилла.

- С тех пор как он в СС, с ним уже и слова не скажешь. Приходит за своими отпускными карточками и все.

- Может, у него секретное задание, - рассуждал вслух Шубгилла.

- Отпускники говорят, что на фронте эсэсовцам лучше всех. Но большинство из них не на фронте...болтаются здесь... Никто толком не знает, что они делают.

В поместье русские затянули свои печальные песни. Они пели каждый вечер. Ветер доносил их пение аж до Мариенталя. Против этого хора доильщик Август со своим аккордеоном был бессилен. Подумав, он двинулся в камыши.

- Опять упражняется, - заворчал Штепутат, когда Август начал палить у пруда из своего пистолета.

Тем временем стемнело, стало трудно находить мяч в высокой траве. Конец детского дня рождения. Петеру предстояло идти домой.

- Не ходи вокруг пруда, мальчик! Доильщик метко стреляет.

Герман пошел немножко проводить Петера.

- Почему русские поют так грустно? - неожиданно спросил Петер, хотя трудно было предположить, что его могут интересовать такие вещи.

- Понятно, что им грустно, ведь они проиграли войну.

- Интересно, пленные немцы в России тоже так поют? - продолжал Петер.

- Пленных немцев не бывает, - уверенно заявил Герман. - Немецкие солдаты побеждают или погибают.

Вот так.

- Поэтому моего папы больше нет.

Шубгилла пошел по мокрой траве домой. Штепутат поймал корову и погнал ее в хлев. Русские больше не пели. Доильщик Август больше не стрелял. Стало тихо в Йокенен. Опять было слышно, как прыгают лягушки и крякают утки. Над кладбищем стояла луна. Шубгилла выпорол своего восьмилетнего за то, что он выпил молоко маленькой сестренки. Марта ждала в кухне с тазом мыльной воды, чтобы помыть Герману ноги.

В первый школьный день после летних каникул йокенская детвора бесилась в классной комнате без всякого наблюдения до десяти часов утра. Потом к школе подъехала машина. Вышел хромающий человек в черном костюме, за ним женщина, нет, девушка. А выглядела-то она как! У нее была городская стрижка под мальчика, какую йокенцы могли увидеть только в кино. Платок Союза немецких девушек, завязанный в виде галстука, блузка, черная юбка. Это было похоже на униформу.

Приехавшие отправились в ту часть дома, где жила Клозе. После короткого разговора стали подниматься по лестнице в комнату под крышей (мужчина хромал впереди). Там еще досыхал липовый цвет и мята. Больших мальчиков вызвали из класса расставлять мебель и убирать, девочек подметать. В комнате стояла кровать. Изъеденный жучком шкаф. Снизу принесли пару стульев. Из окна вид на школьный двор и пруд.

- Уютная, спокойная комната, - распевала Клозе, как будто всю жизнь занималась сдачей квартир. Хотя, в сущности, эта девушка не годилась для Йокенен. Она была, правда, хорошенькая. Но очень молодая, наверное, в два раза моложе Клозе.

Девушка нашла комнату приемлемой - или только сделала вид? - и побежала следом за хромоногим вниз в школу.

- Тихо! - рявкнул человек с такой силой, какой никто от него не ожидал. Он велел собрать разбросанные губки, куски мела и набивной мяч, докатившийся под скамейками до учительского стола. Потом была вступительная речь. Не нужно думать, что при женщине-учительнице можно делать, что захочется. Если йокенские дети не будут слушаться, он лично приедет и будет наказывать беспощадно. Потом прощание с рукопожатием. Дверца машины. Мотор. Уехал.

И вот она стояла перед ними со своей стрижкой. Эрика Венк из Эльбинга. Только что сдала экзамены на аттестат зрелости. Была несколько месяцев в молодежном рабочем лагере в Бартенштайне. Слишком образованна для физической работы и в самый раз для йокенских детей.

- Мы с вами будем приятно проводить время, - было первое, что Венкша сказала в Йокенен. Потом предложила спеть песню: "Рано утром не теряй ни минуты, первым солнце встречай!"