Джоанн Харрис - Земляничный вор [litres]

На этот раз, пожалуй, действительно получилось лучше. Линия вышла ровной, крепкой, отчетливо различимой. Видимо, весь фокус заключался в том, чтобы постоянно держать линию под контролем, а иглу вести неторопливо, хотя пока что мне казалось, что я действую чересчур медленно. Ведь обычно я рисую очень быстро, набрасывая контуры того или иного предмета легкими, как пух, прикосновениями к бумаге. А сейчас, казалось, будто я рисую густой патокой. С другой стороны, ведь и человеческая кожа на бумагу совсем не похожа. И тату наносится не просто на поверхность кожи, а как бы проникая сквозь нее, затрагивая то, что находится в глубине.

Моргана рассмотрела очередной рисунок и сказала:

– Хорошо. А теперь посмотри в зеркала.

Вы хотите сказать – на мое отражение?

– Отражение – это просто еще одно слово для обозначения мысли. А рисовать – значит, преодолевая трудности, вытаскивать нечто наружу. Просто смотри и думай, а потом вытащи свою мысль наружу, вытяни ее, как нитку сквозь игольное ушко.

Я пожала плечами: Ладно, попытаюсь.

В зеркалах виднелся Бам, который неумолчно болтал и пританцовывал.

– Попроси своего маленького дружка немного посторониться.

Моргана способна видеть Бама так же хорошо, как и я. Еще одна причина, вызывающая мою симпатию. Я нетерпеливо махнула Баму рукой, и он, показав мне язык, все же послушался и отошел в сторонку.

– Хорошо. А теперь попробуй увидеть , – сказала Моргана. – Только не размышляй слишком долго – просто постарайся увидеть и действуй.

Сперва у меня возникло весьма странное ощущение, потому что кусок винила я видела в зеркале как бы вверх тормашками и рисовать пыталась справа налево. У меня даже немного голова закружилась, когда я попыталась выстроить перспективу. Мои руки, отражаясь одновременно во всех зеркалах, мелькали, точно птицы, клюющие «промежуточный материал».

– Не зацикливайся на мелочах, – советовала Моргана. – А на картину даже не смотри. Просто старайся разглядеть то, что увидела.

Я провела одну линию. Это было похоже на берег реки.

– Хорошо, – похвалила Моргана, – продолжай. Подумай о ком-то, кого ты хорошо знаешь. Например, о месье кюре, а?

Я улыбнулась и нарисовала грустную черную ворону, летящую над рекой. А потом ворона скрылась за кольцами дыма, поднимавшегося над водой, и превратилась в темное, медленно движущееся пятно. Но я не смотрела ни на кусок винила, ни на свои руки, ни даже на то, что там у меня получается, – я просто рисовала, позволяя возникнуть тому, что в течение долгого времени было как бы спрятано в глубине и теперь поднималось наверх, постепенно выходило из тени и проявлялось на поверхности.

Когда я подняла глаза, Моргана смотрела на меня и улыбалась. И глаза у нее были очень яркие и голубые.

Как у меня получилось?

– Сама посмотри.

Я посмотрела. Да, на этот раз и впрямь вышло неплохо. Линии были уверенные, не ломаные, но сам рисунок – очень простым, вроде тех, что вырезают на деревянной колоде. Я знала, что способна на большее. Но для первого раза это тоже ничего.

Я стала разглядывать различные приспособления, разложенные на столике возле моего кресла. Собственно, это были всевозможные насадки для той машинки, которую я держала в руках; с их помощью можно было нанести тени, сменить цвет, сделать пунктирную линию или некое подобие гравировки.

Это я попробую в следующий раз , сказала я.

– Хорошо, давай в следующий раз. Из тебя выйдет хороший мастер, Розетт.

Ее похвала заставила меня улыбнуться, и Бам тут же исполнил среди листьев в зеркалах очередной дикий танец. Моргана тоже улыбнулась, глядя на него, и сказала:

– По-моему, он эту идею одобряет.

Мне бы хотелось попробовать на настоящей коже , призналась я.

Она опять улыбнулась:

– Это замечательно, Розетт, что ты такая целеустремленная и увлекающаяся. Но, может, все-таки стоит немного попрактиковаться на искусственной коже, прежде чем подступиться к живым людям? И потом, с кого, например, ты хотела бы начать?

Разумеется, с себя самой! С кого же еще?

Она рассмеялась:

– Нет, прежде хорошенько попрактикуйся. А там посмотрим.

Я оставалась у Морганы, пока не пришел первый клиент. Она сразу же отослала меня прочь, строго заявив, что смотреть никому не разрешает. Иначе магия не сработает.

Я пропустила второй завтрак, но это ничего, потому что у Морганы я успела съесть четыре круассана и выпила большую чашку кофе с сахаром и сливками. Можно было бы, конечно, вернуться в chocolaterie , но я была настолько возбуждена первым уроком татуировки, что даже думать не могла о пасхальном шоколаде, а потому, сунув кусок винила с пробными рисунками в свой розовый рюкзачок, я двинулась в сторону фермы Нарсиса – ну, наверное, теперь это ферма Монтуров, – надеясь встретиться с Янником. Мне очень хотелось продемонстрировать ему свои первые тату на искусственной коже. Я знала, что ему это понравится не меньше, чем мне. И потом, я непременно должна была объяснить, почему стащила у него из комнаты историю Нарсиса. Я надеялась, что это не слишком его огорчит. Он наверняка поймет: я раскаиваюсь и хочу все исправить.

Я пошла по тропинке, ведущей в мой земляничный лес, стараясь держаться ближе к зеленой изгороди. Изгородь вроде бы тоже относится к лесу, а значит, теперь принадлежит мне, и я, чувствуя себя ответственной за все это, подобрала парочку пластиковых бутылок, выброшенных в канаву, и вступила в переговоры с воронами, дразнившими черного дрозда, сидевшего на гнезде. Прогонять их мне не хотелось, однако следовало дать им понять, что теперь я здесь главная. И пока я здесь главная, никто никого ни дразнить, ни травить не будет, потому что к своим обязанностям я всегда отношусь очень серьезно.

Я уже собиралась нырнуть в знакомую дыру, но с удивлением увидела, что ворота распахнуты настежь. У меня, конечно, тоже был ключ от ворот, но пользоваться им у меня пока необходимости не было. Я предпочитала проникать в лес старым способом. На всякий случай я подошла к воротам и обнаружила, что замок сломан. Точнее, перекушен с помощью каких-то мощных кусачек. Я прислушалась и расслышала негромкие голоса, доносившиеся с той стороны, где была моя земляничная поляна.

С минуту я просто не знала, как мне поступить. Я была настолько рассержена этим вторжением, что даже думать как следует не могла. Бам крутился рядом, потом вдруг скорчил жуткую гримасу и затрещал, как обезьяна-ревун. Тихие голоса на поляне смолкли, словно кто-то услыхал этот вопль, но через несколько секунд снова забормотали, точно две перекликающиеся совы, – один голос был довольно низкий, а второй высокий.