Джоанн Харрис - Земляничный вор [litres]

– С вами все в порядке, Франсис? Вы не ушиблись?

Рейно не отвечал. Просто сидел в траве, и вид у него был такой, словно он хочет умереть.

– Почему же вы бросились бежать? – продолжала Жозефина. – Мы уже сто лет вас ищем! Вот наткнулись на вашу папку – вы ее там, на тропе, уронили – и догадались, что вы сюда пошли. Что же это такое происходит?

– Мне очень жаль, – только и сумел он промолвить, и голос его звучал, как у вороненка, который слишком рано выбрался из гнезда. Когда пытаешься таких воронят спасти, помочь им взлететь, то они в большинстве своем просто умирают от страха.

– Что это вы собирались сделать? – продолжала сыпать вопросами Жозефина. – Вы ведь могли упасть в колодец и разбиться насмерть!

Рейно, по-прежнему на нее не глядя, прошептал:

– Я же все вам рассказал. Я же рассказал вам, ЧТО я сделал.

– Вы рассказали нам какую-то нелепую историю, – вмешался Ру; голос его звучал почти грубо, но я-то знала, что это просто от беспокойства, – о том, что мои родители якобы погибли во время какого-то пожара на реке Танн. Но мои родители живут в Марселе. И у них все прекрасно, Рейно. У них, кстати, никогда даже собственной лодки не было. И потом, тот пожар на Танн, по-моему, случился несколько десятилетий назад. Если там вообще был какой-то пожар.

– Пожар был. И, когда он случился, там был я, – сказал Рейно. – Это я запалил костер, от которого и начался пожар. Погибли два человека. Пьер Люпен и…

– А когда все-таки это произошло? – прервал его Ру. – Ведь наверняка много лет назад. И вы, Рейно, были тогда совсем ребенком. И совершенно точно не могли сознательно причинить людям такое большое зло. Дети ведь постоянно совершают всякие глупости. Так зачем сейчас-то ворошить печальное прошлое? Ведь жизнь не стоит на месте. А, кстати, почему вы решили, что те люди были моими родителями?

– Мне так сказала Моргана Дюбуа, – прошептал Рейно, и Ру почему-то ужасно смутился. – Она сделала мне тату. Обещала, что мне это поможет. Только там ничего нет. – И он продемонстрировал им обнаженную руку. – Ничего. Пусто.

Жозефина заботливо коснулась ладонью его лба и воскликнула:

– Да у вас жар, Франсис! Вам нужно к врачу, а не в тату-салон! – Она протянула ему руку. – Вставайте и пойдем со мной к доктору Кюсонне. Он даст вам что-нибудь успокоительное.

– Успокоительное мне не требуется, – возразил Рейно. – А того, что мне действительно требуется, никто мне дать не может.

– Мне кажется, я могу, – громко сказала я.

Ру и Жозефина были настолько этим потрясены, что на какое-то время лишились дара речи. Потом Жозефина осторожно спросила:

– Значит, ты языком жестов больше не пользуешься?

– Нет. Я нашла свой голос. И теперь, по-моему, могла бы помочь месье кюре отыскать то, что он безуспешно ищет.

– Как? – простонал Рейно.

Я вытащила из своего розового рюкзачка машинку для нанесения татуировки, оставленную Морганой, и показала ему:

– Вот. Это ее подарок. И я уже некоторое время успешно практикуюсь.

Он довольно долго смотрел на этот предмет и даже коснулся хромированной стали рукой. Я видела, что он до сих пор не уверен в реальности происходящего. Впрочем, Ру с Жозефиной тоже выглядели как дети, заблудившиеся в лесу. Когда у меня будет время, я их всех непременно нарисую: лис и большеглазый кролик стоят и смотрят на вывалившегося из гнезда вороненка. И тут я обратила внимание, что цвета ауры Рейно успели измениться и стали уже не такими безнадежно печальными и испуганными. В них все еще было слишком много серого, но теперь мне казалось, что я и впрямь смогу ему чем-то помочь.

– Вы же хотели узнать правду? – сказала я. – Вот и хорошо. Да и что вам теперь-то терять?

Но Рейно еще пару секунд помедлил, и я уж решила, что у него все-таки не хватит духу, но потом он решительно кивнул и сказал:

– Давай. Делай.

И это, мама, было мое первое настоящее тату. Ничего общего с упражнениями на виниле. Но линию я держала хорошо, и все оказалось не так уж сложно. Чернила были серые, как небо над Парижем в пасмурный день. Я использовала тот участок кожи, который Моргана уже подготовила для меня. Кожа была еще немного чувствительной, но это даже хорошо. И потом, я же знала, ЧТО ему нужно. Ру и Жозефина, усевшись у колодца, наблюдали за мной издали. Хотя мне вообще не хотелось, чтобы они смотрели, как я работаю. Я даже глаза закрыла. Я всегда некоторые вещи лучше видела с закрытыми глазами.

Гадать с помощью чернил проще, чем с помощью зеркал или шоколада. Мне, по крайней мере, точно проще. Чернила были похожи на клубы дыма, словно под кожей у Рейно что-то горело. Я нажала чуть сильнее и ощутила сопротивление. Я нажала еще сильнее и почти почувствовала запах дыма. А еще – сухих листьев и бензина. Потом я увидела вереницу больших черных птиц, летящих над рекой. И река – оказалось, что это Танн, теперь я хорошо все разглядела – тоже была серая, как дым, и я догадалась, что на реке пожар. Я могла летать и полетела над глинобитными лачугами на берегу и над пришвартованными речными судами. И заметила на берегу какую-то темную фигуру.

Я сразу поняла, кто это. Тот месье кюре, разумеется, и глаза у него были серые, как речные камни. Тот самый месье кюре, чей след был так заметен на протяжении всей истории Рейно. И он стоял там в своей черной сутане, окруженный птицами неудачи.

Рейно вздрогнул. Я открыла глаза, вытерла мелкие капельки крови, выступившие у него на руке, и спросила:

– Вы хорошо себя чувствуете?

Он кивнул, и тогда я сказала:

– Моргана рассказала вам одну историю. А теперь позвольте мне рассказать другую.

Я знаю одну историю – в ней говорится о мальчике, который на самом деле был вороной в человечьем обличье. Ему очень нравилось наблюдать за цыганами, когда они проезжали мимо в своих крытых повозках или проплывали по реке на маленьких суденышках, которые любили раскрашивать в самые яркие цвета. Ему нравилось слушать их музыку, когда они пели и танцевали на берегу реки, а еще он очень любил, округлив от удивления глаза, смотреть, как они совершают всякие магические действа. Вот только цыгане его словно не замечали и никогда не приглашали посидеть с ними у костра, и мальчик все сильней сердился на них, а потом поклялся, что однажды отомстит им за это.

Мальчик вырос и стал священником, окончательно превратившись в черную ворону с хриплым голосом. Он старался дружить с теми мальчиками, которые, как и он сам, были одиноки, неуклюжи, сердиты и печальны, и постепенно их тоже превращал в ворон, а потом посылал вдогонку за цыганами. И эта воронья стая старалась изо всех сил, чтобы сорвать любые планы странствующего народа. Вороны разносили о цыганах всякие ложные слухи и рассказывали ужасные истории о том, какие это испорченные, продажные люди. А когда пришла война, цыган стали хватать и увозить куда-то на радость священнику и его стае воронья – ведь они были абсолютно уверены, что в отношении цыган всегда поступали правильно.