Вадим Шарапов - Доля ангелов

- От чего...? - прохрипел Михаил, цокая зубами по краю потира и борясь с противоречивыми чувствами.

- Дак от стыда! - оживился Иван Петрович и замахал левой рукой. Правую он смущенно держал за спиной. - От стыда пусть, чтоб их! Всю жизнь мне, помню, мамка говорила с малолетства, как я чего набедокурю: «Да чтоб тебе стыд глаза-то повыел! Да что ж ты от стыда не сдохнешь-то?» Вот я и запомнил. Вот и пусть теперь...

- От стыда, - механически повторил Гавриил, сидя на полу и даже не стараясь подняться. - Стыд чтоб глаза выел... Да, теперь лично мне все понятно.

Костюм Пятого Всадника был чудовищен и неописуем. При взгляде на него даже архангела пробирало до самых бестелесных поджилок. Сразу вспоминался любой, пусть самый незначительный огрех, совершенный в жизни, и огрех этот казался чем-то таким, после чего решительно никак нельзя жить дальше, потому что - стыдно. И чем дальше, тем более постыдным, нелепым и отвратительно бессмысленным казалось собственное существование и существование родных, близких, соседей, домашних животных и даже микроорганизмов. «Особенно микроорганизмов», - мысленно поправил себя Михаил и содрогнулся, еще раз кинув взгляд на одеяние столяра Корытова.

- Вот это я понимаю, - тихо сказал Уриил. - Вот это креативный подход. Так. Лично я - за, но давайте выпустим его ночью, чтобы здесь никто не видел. Тихо, без шума.

- Поздно, - смутился Корытов. Я сюда торопился. Самой короткой дорогой бежал, думал, что не успею. Мимо, значит, Чертогов Праведных...

- Что? - взвыли в один голос Гавриил, Рафаил и Уриил.

- Заткнулись все! - взревел Михаил. В наступившей тишине архангелы напряженно прислушались. Со стороны Чертогов Праведных доносились горестные вопли, стоны и рыдания, полные невыносимого стыда и муки. И рыдания эти становились все глуше, количество голосов стремительно уменьшалось.

- Приехали, - обреченно махнул крылами Михаил. - Ну молодец ты, Петрович, чего скрывать, молоде-ец...

- Так какие же они тогда праведники, если так пробрало? - удивился Корытов, хлопая глазами.

- Да, уже никакие, тут ты прав, - вздохнул архангел. - Ладно. Разберемся. Готов?

- Всегда готов, - мрачно отозвался столяр. - Как юный пионер.

- А оружие? - поколебавшись, спросил Гавриил.

- Ну... Есть. Да в порядке, в порядке! - подозрительно бодро отозвался Корытов, продолжая прятать правую руку за спиной.

- Ты покажи, Петрович, - мрачно, с заботой в голосе попросил Михаил. - Я гляну. Может, подточить надо или выправить.

- Не... - тающим голосом прошелестел Петрович, глядя в пол и шевеля ногой облака. - Не надо...

Его рука опустилась.

- М-да, - констатировал Рафаил и отвернулся. - Вы как хотите, а я на это смотреть не буду. При мне еще никто и никогда не скакал в числе Всадников под конец света, размахивая полутораметровым членом из ливанского кедра. Сами на это смотрите.

- Петрович, ты чего? - мягко спросил Михаил, которого заметно потряхивало.

- Ну, а чего я! Чего - я!? - вдруг заорал столяр в полный голос, тряся кулаком, в котором было крепко зажато орудие Апокалипсиса. - я столяр! Столяр я! Краснодеревщик! Пять почетных грамот, медаль «За доблестный труд!» Столяр я! Не кузнец! Чего мне еще было из этой деревяшки вырезать? Меч или косу, что ли?! И махать потом?! Еще, может, коняшку деревянную себе сделать?! Вырезал вот… елдовину! И так от стыда все помрут, так пусть уже надежно! Не нравится, сами идите и машите там своими ковырялами!

- Тихо. Тихо, - успокаивал столяра Михаил. - Нормально, Петрович. Не шуми. Пусть так и будет. Верно же, ребята?

«Ребята» молча покивали головами, стараясь в сторону Корытова не смотреть.

Постепенно столяр пришел в себя, высморкался в платок психопатически-стыдобищной расцветки и небрежно положил деревянный прибор на плечо.

- Так я пойду тогда?

- Иди, милый. Иди. Скачи. Покажи им там всем, - ласково, как будто тяжелобольному ответил Михаил. - Во всех смыслах покажи. Я настаиваю. Пусть им этот конец света поперек глотки станет. Так и назовем его - День Страшного Стыда.

- Ладно.

Когда за столяром Иваном Петровичем Корытовым захлопнулась скрипучая, разболтавшаяся створка врат, четверо долго молчали.

- Стыдно-то как, - наконец пробормотал Уриил.

- Стыдно, - согласился Михаил. Он посмотрел на карту и хмыкнул. - А ничего так начал Петрович. Бодро начал. Ого-го как начал! Прямо вспашка безотвальным методом, целые области под корень...

- Я тут подумал, - сказал Гавриил. - Ведь если они там от стыда умирают. Значит?

- Значит? - эхом откликнулись архангелы.

- Значит, у них еще стыд остался. Так может, они еще не совсем безнадежны? Может, не надо было так?

- Ты как - сам Ему это скажешь, или мне пойти? - язвительно осведомился бледный Михаил. Гавриил подумал несколько мгновений.

- Нет, - сказал он. - Не надо. Я понял.

Истории бывают разные.

Некоторые поучительны. Некоторые - неприятны. Некоторые затянуты так, что рассказчика такой истории хочется подвергнуть мучительной смерти уже после того, как песочные часы перевернули всего лишь второй раз.

На некоторых историях лежит печать тайны, и у них нет настоящего конца, потому что его некому рассказать.

А в некоторых набито столько приторной морали, что даже у отца-иезуита скулы сведет от тоски.

Но эта история не из таких. Она пахнет свежими пряностями, там плещут волны и... ладно, может быть, это всего лишь булькает в чугунном котле похлебка, щедро сдобренная жгучим кайенским перцем. Одна лишь ложка такой похлебки вышибает слезы даже у боцмана с луженым горлом, а пожар в желудке можно унять только пинтой крепкого эля.

Это история про Джона Стейка и его корабль. Или про Джона Стейка и его ручную крысу. Или даже про Джона Стейка и его единственную на свете любовь.

Кстати, про эль... Готовьте денежки, господа. Историю можно рассказать и просто так, но рассказчику-то нужно выпить.

Итак...

Джон Стейк и его трехмачтовый галеон «Эскалоп» были известны по всему Караибскому морю и островам, которые это благословенное и лихое море омывает. Раньше, пока галеон принадлежал знаменитому корсару Ржавой Бороде, он назывался «Золотая выпь». Говорят, что еще раньше на его корме красовались буквы, складывающиеся в название «Пеммикан», но кто это говорит? До сих пор всякое болтают пьянчуги в тавернах Порт-Ройяла - например, Барбос Джедедайя, да кто ему поверит-то? Найдется ли хоть один корсар в своем уме, который бы назвал боевой корабль, пропахший от киля до клотика порохом и кровью, в честь вяленого мяса, которое придумали краснокожие?

Вот и Джон Стейк в это не верил, и потому, выиграв в карты «Золотую выпь», тут же велел переименовать ее в «Эскалоп». Капитан Стейк, по его собственным словам, «любил повеселиться, особенно - пожрать», а больше всего уважал толстый, сочный кусок говядины, отлично прожаренной на угольях. Сказывалась юность, проведенная с антильскими буканирами, для которых превыше мяса и шкур нет ничего, и даже божатся они матерно, непременно упоминая филе и окорок.