Вадим Шарапов - Доля ангелов

Вот тогда-то, на самом краю развала, там, где Бурсацкий, как ручеек, вытекает из Рымарской и течет вниз, можно увидеть эту женщину. Там еще двухэтажный магазин, который торгует..., впрочем, это не очень интересно.

Женщина всегда сидит на складном походном стуле, у ее ног и на коленях разложены отлично выделанные овечьи шкуры - мягкие и чистые. Только шкуры, ничего больше. Ту, что на коленях, женщина неторопливо вычесывает деревянным гребешком. Торопиться ей и впрямь некуда, день только начинается. Старожилы развала давно привыкли к ней, многие даже здороваются второпях, но улыбчиво, проходя мимо. Она всем отвечает.

Если не смотреть пристально, а только так, искоса, чтоб не спугнуть настроение человека, то увидишь, что женщина еще совсем молода, и лицом неуловимо напоминает хитрую веселую лисичку. Чуть заметные морщинки у серых глаз совершенно ее не старят, волосы цвета медной проволоки собраны в длинный хвост. Длинная юбка, клетчатая рубашка, кожаные сандалии - ничего необычного.

Женщина, улыбаясь краем маленького рта, курит длинную, слегка изогнутую трубочку, и сладкий, кофейный дым «ларсеновского» табака плывет в небо. Вот это, пожалуй, можно было бы посчитать необычным, если бы не Харьков. В Харькове и не такое видали.

Подождите еще минутку, не уходите. Да, вот сейчас. Видите, как женщина время от времени касается своими длинными, тонкими пальцами нагрудного кармана рубашки? Там явно что-то есть. Ключ-сигналка от машины? Скорее всего. Женщина поворачивает голову и смотрит направо. Туда, где (как мы раньше не заметили?) аккуратно припаркован «Хаммер» красного цвета. Не багрового, не с примесью других оттенков. Нет, это чистый, настоящий красный цвет, в лучах утреннего солнца он просто плещется через край. Такие паруса, наверно, увидела когда-то Ассоль и замерла, не в силах оторвать взгляда от парусника, входящего в бухту.

Здесь Ассоли нет, до моря тоже далековато. Но ранние туристы, гуляющие по улочкам Харькова, не могут устоять перед искушением - и, конечно же, фотографируются возле красной машины, пусть не новой, зато блестящей хромом радиаторной решетки. Позируют, как могут, а дети даже пытаются вскарабкаться на подножку. «Хаммер» не против, да и его хозяйка, укрывающая колени белым мехом, тоже не возражает.

Смотрите, она снова касается пальцами кармана, где лежат ключи, и поворачивает лицо к «Хаммеру». Улыбается.

Красная машина как будто бы тоже улыбается ей в ответ, понимающе и нежно, как умеют улыбаться только сильные и большие - люди ли, машины ли.

Это не начало истории.

А что же в начале?

- Тань, ну а ты-то чего отмалчиваешься? - Маринка, как всегда любопытная, легко толкнула подружку в бок. Та вздрогнула от неожиданности и виновато посмотрела на смеющихся девчонок.

- Ой, а я задумалась. Я не отмалчиваюсь, правда, - она растерянно пожала плечами и поправила индийскую сумку, перекинутую через плечо, - просто не услышала сразу.

- Не услышала она! - нахмурилась подруга. - Повторяю вопрос для особо глухих -чего тебе сейчас хочется больше всего на свете? Женька, вон, хочет выйти замуж непременно за писателя. Чтобы был страшно знаменитый фантаст с большущими тиражами.

- Непременно с большущими, - важно покивала головой Женька, и ее черные кудряшки пружинисто разлетелись по сторонам, - как же без большущих? Пусть все читают и знают, что это мой великий муж!

- И будешь ты от великого мужа потом отгонять великих муз, - пробормотала, как бы в сторону, зеленоглазая Дашка, потом не удержалась и прыснула, прикрываясь узкой ладошкой.

- Ничего-о! Уж я-то отгоню! - подбоченилась крепенькая Женька, с малых лет занимающаяся плаванием, резко останавливаясь на тротуаре, так что высокий мужчина, который шел чуть позади, наткнулся на нее, попытался обойти, запнулся и смущенно сказал «ой, простите», скрываясь в дверях продуктовой лавки. Проводив взглядами его обтянутую джинсовой курткой спину, все четверо рассмеялись.

- Я, конечно, не муза, зато мраморную скалку для других муз держать буду в боевой готовности! - Женька взмахнула рукой с зажатой в ней воображаемой скалкой и нанесла неотразимый сабельный удар. - Но не для него, конечно. Его я любить буду… И он меня.

- Попробовал бы не любить, - серьезно кивнула Дашка, прищурившись мечтательно. - А я хочу яхту. Свою. И чтоб в кругосветку на ней... Эх! Это мы, кстати, для тебя, наша глухая ко всему земному подруга, сейчас повторяем по второму разу, - она сурово ткнула идеально наманикюренным ногтем в Таню. Та опять виновато пожала плечами, улыбаясь.

- Яхта - это хорошо, - авторитетно сказала Маринка, - особенно с командой. Вперед, через бури и грозы, отважная мореплавательница Дарья Симонова!

Она щелкнула зажигалкой, прикуривая длинную, тонкую сигарету, бросила пачку в карман кожаной куртки. Провела ладонью по русым волосам, уложенным гладко, туго стянутым, без единой выбивающейся пряди. Таня всегда завидовала тому, как Маринка ухитряется быть похожей на француженку. Именно на француженку, длинноногую и холодно-красивую - так ей почему-то казалось.

- Так вот, душа моя Татьяна, - затянувшись сигаретой и легонько дернув Таню за один из рыжих хвостиков, продолжала Маринка, - лично мне ни яхты, ни мужа-писателя не надо. У меня вообще морская болезнь. Читать, правда, люблю, но мужа для этого заводить - вот еще! На свете целое море книг. И так хватит. А я хочу в Тибет. Точно. Хочу и все тут. Вот напишу диплом, сложу в сумку пару свитеров - и в Тибет. Годика на два. А что? Духовно совершенствоваться, пить чай с маслом яков...

- Шамбалу искать, - тихонько продолжила Таня, глядя на нее невинными глазами.

- Камбалу, блин! - шутливо огрызнулась Маринка. - Не нужна мне никакая шамбала, я хочу посмотреть место, где все горы родились и откуда они потом разбрелись по земле, понимаешь?

- Лихо как завернула, - одобрительно покачала головой Дашка. - «Разбрелись», надо же. Поэтично, однако. А почему не в Париж?

- А что там делать? Мы с семьей ездили как-то. Ну башня. Ну Монмартр, Монпарнас, все такое прочее... Нет, девчонки, Париж - это цивилизация. А я хочу в Тибет!

Все четверо снова дружно рассмеялись. Высокий старик с профессорской бородкой, в строгом темном костюме и при галстуке, выгуливавший старого-престарого бульдога, посмотрел на них, улыбнулся чему-то своему и побрел дальше, аккуратно опираясь на трость.

- Твоя очередь, Танька, только ты и осталась, - Женька легонько дотронулась до рукава ее куртки. На улице стояла южная осень, но, хотя было еще вовсю тепло, середина октября иногда давала о себе знать зябким ветром. Тогда куртку можно было застегнуть, но сейчас солнце грело как надо, по правде.

- Я хочу машину, - ответила Таня, так же ласково взъерошив Женькины кудри.