Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации

ЕМ: 04. Д. Д. Шостакович

«Симфония No.07.Ленинград.01.Allegretto».

Задолго до своей первой встречи мои родители успели порядком устать от жизни и надорваться умом. Сон же разума, как говорят, порождает чудовищ. Одним из таких чудовищ, был, несомненно, я. По крайней мере, моя мама поклялась бы, что первые годы после моего рождения всегда, когда она смотрела на меня, пытаясь определить, кого же она родила, ей казалось, что я просто вцеплюсь зубами ей в горло и начну сосать кровь. Она порой любила замолвить об этом промежду прочим, когда разговор заходил о том, как я появился на свет. Мы, дети, вообще любили с родителями потрепаться на досуге (как видите, привычки детства порой неискоренимы). Так мне, в частности, слово за слово, и стало известно об их детстве и юности.

Невидованный мною дедушка – отец моего папы, воспитывавший сына в одиночку, – превратил детство единственного ребенка в подобие армейской службы с учебными боевыми действиями и всеми прочими атрибутами солдатской жизни.

Утро моего папы начиналось в 5.00, когда шестилетний мальчуган должен был за 45 секунд заправить постель, одеться и, встав по стойке «смирно», дожидаться команды «В столовую – шагом марш!». После принятия пищи по распорядку дня следовала строевая подготовка, а затем боец отправлялся на политзанятия или, проще говоря, в школу. Бойца звали Валера, или по-местному – Валерик с «э» вместо «е».

После школы мой маленький папа должен был незамедлительно явиться в родную часть, или на «Пулигон», как прозвали жители деревни обнесенный частоколом двор, где он проходил досрочный курс молодого бойца. Переодевшись в специально сшитую Полковником форму (дедушка был полковником в отставке по состоянию здоровья (бухал)), Валэрик изучал военное дело: собирал и разбирал немецкий «Шмайсер», личный трофей деда, рыл окопы, пересиживал газовые атаки.

Последняя забава была любимой выдумкой Полковника. Газовую камеру пыток, или газовую камеру, он сконструировал и соорудил сам. К трубе сооруженной во дворе для иных, видимо, целей печки подсоединялся десятиметровый рукав пожарного шланга, другой конец которого выходил в специальное отверстие в задней стенке уличного туалета. Когда из всех его щелей начинал валить густой серо-желтый дым, туда, одетый в резиновые штаны, перчатки и противогаз, по команде «Внимание – ГАЗ!», влетал маленький солдат. Время прохождения учебной газовой атаки определялось заранее, но случалось, что сознание командира под воздействием тридцатиградусной жары и шестидесятиградусного самогона уносилось в пекло битвы за Сталинград или, может быть, в штыковую атаку взятия Бастилии, и тогда уморенного бойца вызволяла из туалетного ада тетя Поля. Тетя Поля была идейной алкашкой. Ее алкоголизм был местью государству за уничтоженную на войне и в лагерях семью: мужа, двоих сыновей, внука и невестку. Тетя Поля пила жадно, без разбора, бакланила, материлась, мочилась в публичных местах и при всем при этом была в деревне чем-то вроде гласа народного или юродивого, или вора в законе, точнее в юбке. По должности ей полагалось знать все и быть там, где она больше всего нужна. Мужики тетю Полю побаивались наравне с Полковником и, в общем, в деревне это были два равноценных авторитета, которые могли даже решать людские судьбы и не боялись никого, ни местной блоти ни милиции ни старосты, а если все же и боялись кое-чего, так это смерти отца народов товарища Сталина.

Почуяв неладное, тетя Поля начинала стремительно действовать, независимо от степени опьянения. Время и место также не имели для нее никакого значения. Вытащив солдатика из дымящегося туалета и в кратких выражениях высказав свое мнение о полковнике, она молодецки перемахивала через забор, и здесь ей могла бы позавидовать любая Шапокляк. Посылал ее, конечно, Архангел Михаил, который, понятное дело, был в курсе всего происходящего на Пулигоне, но сам не вмешивался, потому что в него здесь не веровали. Однако, кроме потерявшей человеческое лицо (как сейчас говорят «отмороженной») тети Поли, никто не смел больше, вторгаться в зону боевых действий.

Все помнили случай, когда какой-то подвыпивший деревенский брадобрей услышал крики подвергавшегося телесному наказанию «сына полка» и проник без мандата на территорию, намереваясь помешать проведению экзекуции. Наказание было прервано, недонаказанный солдат отправлен на чуланную гауптвахту. Рассматривавший непрошенных гостей, а тем более борцов за справедливость как вторгшихся на запретную зону врагов, Полковник взял наивного доброхота на мушку. Мушка располагалась на наградном «ТТ», который полковник всегда имел при себе. Пленного отвели в глубь двора. Там он был поставлен к стенке амбара, допрошен, и, когда от затянувшейся длительности последней минуты штаны несчастного потемнели в паху, три с половиной раза расстрелян холостыми. Об этом случае знали все и, в общем, желающих оскоромиться больше, вроде, как и не было. Поэтому над «Пулигоном» иногда все-таки висел дымок, и, раздавалась страшная команда: «Внимание – ГАЗ!».

ЕМ: (продолжаем слушать)

Д. Д. Шостакович «Симфония No.07.Ленинград.01.Allegretto».

В свободное от боевых занятий на «Пулигоне» время маленький солдат овладевал искусством рукопашного боя. Для этих целей Полковник водил сына по местам дурной «боевой славы» аборигенов. Так как именно эти места являлись сборищами местных жиганов, недотеп и придурков всех мастей и возрастов.

Надо отдать должное Полковнику, который имел разряды по рукопашному бою и был мастером спорта по классической борьбе. В пост пятидесятилетнем возрасте и до самой смерти, невзирая на алкоголь, он оставался лучшим и главным мордобоем деревни. Показав сыну четыре-пять боевых приемов отовсюду понемногу, Полковник натравливал на него обделенную человеческим разумом братию с помощью пары боевых патронов или самогона. За такую мзду деревенские отморозки отделывали тренируемого так, что бедолага едва мог подняться на ноги и на следующий день ничего не видел и не понимал на «политзанятиях» от синяков и различного рода травм конечностей, среди которых самой пострадавшей, конечно же, оказывалась голова. Но обычно, когда занятия боевыми искусствами подходили к той стадии, когда виновника торжества сбивали с ног, главный тренер сборной командовал: «Харе!» и неравный бой тут же прекращался. Однако к этому ко всему надо добавить, что уже тогда мой будущий папа выработал определенное отношение к окружающему миру, основным моментом в котором была железная установка на то, что все, начиная с его отца и до последнего засранца из «наемников», должны получить отмщение. И отмщением он признавал в данном случае, только «вендетту».