Елена Гостева - Стрекозка Горгона

Виновница всего этого, Жужа, побелевшая настолько, настолько позволяла смуглая кожа, отшатнувшись, прижималась спиной к кибитке и обеими руками ухватилась за её поручни. А Тане остановить себя было уже непросто, её ярость была не удовлетворена.

– Ну что? – требовательно вопрошала она. – Ещё какой-то порошок иль проклятье в меня бросишь?! К тебе же всё и вернётся!

Разъяренная маленькая ведьмочка готова была нанести Жуже ещё удар, сверкала глазами, наступая на неё. Но неожиданно почувствовала, как её сзади обхватили чьи-то руки. Хотела освободиться, но руки были сильными, и они резко развернули её. Серж! И он тоже был гневен, он был недоволен ею, Таней!

– Что ты вытворяешь?! – кричал он. – Неужель не стыдно?!

Она привыкла Сержа слушаться и теперь недоуменно хлопала глазами, соображая, за что ей должно быть стыдно, что плохого она сделала. А тот отчитывал:

– Что за спектакль ты устроила!? – Так как Таня не делала попыток вырваться и не спорила, лишь смотрела на него ошарашенно, то Серж успокаивался и сам, заговорил негромко, но укоряюще. – Ты же столбовая дворянка, а ведёшь себя… даже не знаю как, слов не подобрать… Поедем отсюда, хватит… Юрик, лошадей веди!

Опомнились и цыгане, засуетились, заговорили разом, заахали, заохали. «Молодец, Серёжа, увези Таню, мы тут сами разберемся». Кто-то из женщин осторожно отцепил руки Жужи от кибитки, обняли её, успокаивая, а та не могла опомниться, лишь икала – это заклинание, что она хотела произнести, в горле застряло. Серж ещё крепче обнял Таню, прижал к себе, поглаживая тихонько. Юрик и Сеня привели коней, он приказал:

– Положите коня!

Когда конь опустился на землю, Серж, не выпуская подружку, сел в седло, усадил её перед собой. Поехали, Коля вёл в поводу Танину лошадь. А Таня напоследок еще успела бросить мстительный взгляд на Жужу и звонко крикнула:

– Не родишь, если перед тётей не извинишься!

Серж, прижимая её покрепче к своей груди, процедил сквозь зубы:

– Прекрати безобразничать, прошу тебя, не позорься!

Таня не ответила – ну, не воевать же ещё и с ним впридачу! – лишь упрямо опустила голову, закусила губу. Мальчики тоже поначалу были насупленными, тревожными, обмозговывали ситуацию. Какое-то время ехали молча. Но вот Коля, оглянувшись на взбалмошную сестричку, слегка хихикнул. Наверное, они переглянулись с Сержем, и тот тоже прыснул, а Таня отвечать на улыбку не желала. Подумала: «Ну вас всех, я тётю защищала, а мне заявляют, что это – стыдно!» Потом Серж снова тихонько засмеялся и сказал уже доброжелательно, примирительным голосом:

– Ну, ты и фурия, Тань! Я такого никак не ожидал!

Колька тотчас отозвался:

– Точно – фурия! Медуза Горгона! Я, когда мифы читал, не мог вообразить, на кого фурии похожи. А чего придумывать, когда у нас под боком своя есть!

И захохотал. Причем, каждый раз, когда оглядывался на обиженно сжавшую губы сестричку, хохотал всё громче. А за спиной у Тани трясся от смеха Сергей. Наконец, братец выдохнул:

– Ой, не могу больше. Давай остановимся, а то из седла вывалюсь. – И съехал с тропинки, спрыгнул с лошади, сразу же упав на траву и продолжая смеяться.

– Встань, прими-ка нашу Горгону, а то я боюсь ей свободу предоставлять. – Попросил Серж. (О, сколь же ехидным был его голос!).

Коля вскочил, взял Таню на руки, но не удержался, со смехом снова повалился на траву. Правда, при этом умудрился не ушибить её, не поцарапать – и она упала, но ему на грудь. А вот уже и Серж, хохочущий, рядом по траве катается. Танин крик: «Да выпустите же вы меня, вредины! И хватит смеяться надо мной!» – мальчишек развеселил ещё больше. «Это мы-то – вредины!?» КалО руки свои разжал, но не потому, что её послушался: просто у него уже не было сил её держать от смеха, точнее – от идиотского ржанья. И вот два ненормальных фронтера-понтера, как бабушка Сержа иногда мальчишек называет, катаются по траве, ржут, а Таня сидит меж них, обиженно поглядывая то на одного, то на другого. Однако смех всегда заразителен, и она сама хмыкнула, спросила саркастически:

– Ну и что столь смешного вы нашли? По-моему, смешнее и глупей, чем вы сейчас, никого и ничего быть не может.

А потом их догнали Юрик и Сеня, и тоже не могли ничего лучшего придумать, как соревноваться в том, кто ржёт громче. Мальчики не говорили, лишь выдавливали из себя: «А как она, а!» «А он-то!» «А я лишь подумал, как тут…!» «А я глазом моргнуть не успел!» Таня с каждым их возгласом убеждалась, что сумела произвести в таборе немалый переполох, настоящий фурор.

Отсмеялись, и Серж задумчиво спросил:

– Коль, как думаешь, Тане теперь ничего не угрожает? Мстить Жужа иль её родня не станут?

– Этой Горгоне-то?! Не-а, и пикнуть не посмеют! – И снова захохотал, но негромко, из последних сил, потому что и так в животе от смеха колики начались.

Сеня с Юриком, уехавшие из табора позднее, подтвердили – там все были донельзя напуганы. Мужчины обмолвились, что зря Баро на поводу у жены пошел, женщины перед Анастасией Павловной лебезить начали, так что смотреть даже неприятно, уговаривали Жужу, чтобы она прощения попросила, поскольку сама ведь непочтительно себя повела, но та пока упрямилась…

Домой дети приехали под вечер. Бабушке всё рассказали – а как иначе? – причем мальчишки выгораживали Таню, доказывали, что во всем сама Жужа, дура, виновата. Бабушка покачала головой и сказала:

– Чую, дело-то на этом не закончится.

– Ну да. Я тоже так думаю. Ежели в таборе хоть что-то поломанное обнаружат, всё на Танюху спишут, – сострил Николай. – И к тебе повадятся за подаянием: мол, подкинь-ка денежек на замену, а то внучка побушевала, всё в негодность пришло.

Бабушка от Кало отмахнулась:

– Ну тебя, балабол. – И, усмехнувшись, добавила. – Однако ты в таборе этого не говори, без тебя-то, может, не догадаются.

Назавтра дети к цыганам решили не ездить. Тане, наконец-то, и в самом деле стало стыдно. Но около полудня прискакал Лоло – двоюродный брат Николая и Семена, Тане, стало быть – троюродный. Он сообщил, что у Жужи выкидыш. Причем, кровотечение началось ещё вечером, но она – вот ведь до чего стерва упряма! – никому сразу не сказала, сама пыталась какое-то снадобье сварить. И только когда уже в обморок грохнулась, женщины догадались, что с ней. В это время в таборе сильных знахарок не было – у Пелагеи, Зары, да и у других пожилых цыганок в уезде уже обширная клиентура появилась. Кому поворожить, кого полечить; с одними Пелагея разговаривает, с другими – Зара, третьим Валя и Рада гадают, четвертые очереди своей ждут. В город за Пелагеей послали, но пока она ещё доберётся, с Жужей может совсем худо быть. Лоло не посмел уговаривать Таню приехать в табор, лишь попросил: