Елена Гостева - Стрекозка Горгона

– Невестка-та моя, правда, выговор девочкам сделала, – излагала старуха далее, – нельзя, мол, сплетни пересказывать! Мол, что о нас самих говорить будут? А ежели правда была сказана, какая в том вина?

Более всех слова Белецкой удивили Светикова, который только что познакомился с Лапиными и с внуками Целищевых, они ему очень понравились, уж, по крайней мере, больше, чем сама эта дама, он и стал расспрашивать, чем же семья Целищева плоха. Белецкая и рада была всё выложить, всё, как ей самой виделось. Прапорщик лишь удивлённо поднимал брови, когда она сообщала, что Целищев – генерал, но, конечно, этот чин не по заслугам получен, а интригами, и что сыновья погибли в войну, и что зять и дочь умерли не просто так, а это Господь наказал Прасковью, а Господь знает, кого карать, кого миловать, Анастасия с цыганом сбежала, так этим все грехи матери и выявила, таково воспитание, стало быть.

Прилежаев поначалу не вслушивался, что говорит Белецкая, проявил заинтересованность, лишь когда Светиков расспрашивать стал. И при Белецкой ни он, ни сёстры его ничего не говорили, слушали, как бы заново узнавая всю историю соседской семьи. Когда, наконец, уехала «почтенная» дама, Вера произнесла:

– Ну и дурочки эти Белецкие! Это ж надо – сказать такое! И что они ждали в ответ?

А её брат сначала задумчиво, потом всё более взволнованно начал рассуждать:

– Ты права, Вера, они-то дурочки, ну а мы чем лучше? Мы-то, всё общество наше уездное, как себя ведём по отношению к генерал-лейтенанту?.. – Разгорячился, даже на ноги вскочил и стал ходить по комнате, размахивая руками. – Станислав, спасибо, что ты начал расспросы. Если б не ты, я б и не придал значения… Знал, что с Целищевыми у нас мало общаются, а хорошо это иль плохо, не думал. Благодаря тебе я на всё это с другой стороны посмотрел. А получается-то ведь, что плохо, подло мы все ведём себя. Павел Анисимович сам во славу Отечества воевал и при Екатерине, и при Павле, и при Александре, трое его сыновей головы на поле брани сложили, а мы забыли об этом!.. Забыли, героев помнить не желаем!.. Помним только, что одна из дочерей героя проступок совершила! Что же это получается-то, а?.. И мадемуазель Татьяна – дочь полковника, героя Отечественной войны, что от ран умер, за что общества лишена? Мы, о славе Отечества рассуждающие, о чести, о благородстве, отворачиваемся от неё только за то, что тётя у неё недостойна?.. А? Как это? Ну а с кем общаться-то девочке, кроме детей цыгана? …Хотя, мы ведь видели, что и эти мальчики вполне воспитанные, ничем хорошего общества не испортят.

Мать да и сёстры в других обстоятельствах могли бы и отмахнуться, но при его друге и им хотелось показать себя с лучшей стороны: а то вдруг Станислав решит, что они – бездушные, бессердечные. Варенька пока осторожничала:

– Сёмен, ты правильно говоришь. Я тоже не задумывалась, а ка к ты начал говорить, так поняла, что не хорошо это. Но делать-то что? Если будем общаться с ними, так нас же эта «колоколена» потом и ославит.

– Как Вы сказали? Что за колоколена? – с любопытством переспросил её Светиков, и девушка, зардевшись, ответила:

– Колоколена. Степаниду Гавриловну у нас все так прозывают.

А Верочка добавила:

– Колоколеной сначала прозвали её собственные крестьяне, говорили «наша колоколена пошла языком молоть», а потом уж и все в обществе её так за глаза звать стали…

– Вот видите: общество всё ж знает, с кем дело имеет: такие прозвища неспроста прилипают. Так что бояться-то её?

– А мы и не боимся, – ответила Вера. – Пока Антон не поступил в кадетский корпус, мы принимали его, ну а Татьяна же младше нас…

– Вот и еще одна причина что-то делать. Антон – будущий офицер, значит и ради него. Ему сейчас лет пятнадцать, кажется? – уточнил Семён.

– Шестнадцать, он меня на год старше, я точно знаю. – Сообщила Варя, довольная, что хоть в чём-то осведомленность может проявить.

В общем, молодые люди решили, что нужно завязывать общение с Целищевыми. И пусть «колоколена» хоть совсем свой язык измочалит, а восстанавливать справедливость надо. И завтра же с утра решили ехать к ним в гости. Тем более что и Татьяна их приглашала.

Манефа Поликарповна не останавливала, согласилась с детьми.

– А и правда, нехорошо от Целищевых отворачиваться. У самой-то колоколены сын ездил на последнюю войну, да что-то уж больно скоро вернулся. Поговаривали, что и до армии-то доехать не успел. Хотя Белецкая потом на весь уезд трезвонила, что вернулся весь израненный, покалеченный, а сомневались в этом… – подумала и предложила. – А вот и заделье вам. У генерала-то коллекция оружия старинного имеется. Муж мой, покойничек, очень её нахваливал. Вот вы и поезжайте якобы оружие посмотреть, ну а там уж, как решите…

Коллекция древнего оружия, обвинение в колдовстве – всё это молодых людей из века просвещения не пугало, а зачаровывало, разжигало любопытство, притягивало. От слов этих веяло, как со страниц готических романов, чем-то загадочным, жгуче манящим. Им захотелось непременно сойтись поближе с семьёй генерал-лейтенанта.

Недаром, неспроста приковывали внимание к себе Целищевы. Тайн, родовых легенд, в том числе и самых жутких, в их роду было и впрямь очень и очень много, и хранились они прочно, словно под стопудовыми замками. Слухи, что пересказывали привередливые соседки об их семье полушёпотом, в полу-страхе, (иль как мадам Белецкая – довольно громко), были слишком поверхностны, не открывали и десятой доли правды. Любопытные соседи не знали об этой семье ничего важного, лишь подозревать могли и сочиняли небылицы в меру своих фантазий. Ибо ореол многочисленных тайн овевал род Целищевых, и сами его представители ничего не могли с этим поделать. Тайны скрывали, а их отсвет, ореол, аромат – не удавалось. Как сквозь самые плотные занавеси на улицу из окон всё равно пробиваются отблески света, как, по уверениям всех сказителей, сияние от меча-кладенца, спрятанного глубоко под землей, под огромным камнем-валуном, в кромешной ночной темноте видно издалека, так и отблеск иль лучше сказать – чарующий и тревожащий души аромат древних загадок целищевского рода просачивался наружу.

Мужчины берегли оружие, раритеты древние, рассказы о военных подвигах их пращуров, а женщины, носившие разные фамилии, но крепко помнящие о своих корнях, хранили легенды и предания, связанные с ведовством, чаровством их предшественниц. Все в этом роду травы знали, а некоторые не просто травницами, а и знахарками хорошими были. От дворян скрывали сии умения, поскольку, как скажешь: знахарка, ведунья, так сразу представляется ведьма растрёпанная, за одно общение с которой священник отлучением от церкви пригрозит. А они сами не считали себя богоотступницами, потому что знали: школы травниц на Руси издревле существовали, и поначалу православие их не чуралось.