Николай Кареев - Историка. Теория исторического знания

Конт, с которым русское общество познакомилось несколько позже и которого оно в подлиннике в руках своих не имело, не был так широко популярен, но те, которые могли с ним ближе познакомиться, испытывали на себе и его влияние. Приходилось иногда слышать со стороны наиболее увлекавшихся заявления даже такого, наприм., рода, что всё-де дальнейшее развитие исторической науки должно быть не чем иным, как фактическим оправданием, детальным применением и логическим развитием исторических взглядов Конта. Более всего, разумеется, такой догматизм проявлялся со стороны дилетантов и профанов, потому что кто начинал сколько-нибудь серьёзно работать в области исторической науки, не мог не видеть, до какой степени сложен исторический процесс и сколько нужно ещё сделать, чтобы придти к каким-либо прочным, не вызывающим основательных возражений выводам. И именно изучение самой истории не позволяло тому, кто ему предавался, увлекаться бывшими очень распространенными в широких кругах взглядами, будто биологическая теория Дарвина заключает в себе ключ к истинному пониманию сущности истории или будто весь секрет последней сводится к спенсеровскому закону эволюции, как интеграции, сопровождаемой дифференциацией. Полоса догматического увлечения экономическим материализмом Маркса и Энгельса тоже представляет собою не мало явлений, аналогичных тем, о которых сказано выше, и критическое отношение к этому учению тоже, как известно, сплошь и рядом отожествлялось с научным непониманием и с политическою реакционностью.

Догматические увлечения весьма естественны при малом знании, но против малого знания самое действительное средство есть увеличение знания. Конечно, и пишущий эти строки в свое время отдавал дань таким увлечениями, но чем более знание его увеличивалось, тем более догматизм уступал критицизму. Я говорю здесь не об одном фактическому знании, заключающем в себе научный материал для критики всяких теоретических построений с точки зрения их соответствия действительности, но и о знакомстве с разными другими, по возможности со всеми теоретическими построениями, а не с одним только тем, которое почему-либо было раньше других узнано и усвоено.

Все идеи, все теории в данной области знания одинаково должны быть предметом совершенно однородного анализа, подвергнуты беспристрастной критике со стороны логики и со стороны фактов, – вот тот принцип, который мною руководил, когда я работал над своими «Основными вопросами философии истории», которые в подзаголовке и были обозначены, как «критика историософических идей». Одновременная критика нескольких теорий не может не сопровождаться их сопоставлением, постоянным сравниванием их исходных пунктов, основных идей, важнейших выводов и принятием того, что во всём этом оказалось бы приемлемым со стороны логики и фактов. Тех же самых приемов держался я и в других своих трудах вообще, в особенности же во «Введении в изучение социологии». В науках, истины которых вообще покоятся на более прочных основаниях и пользуются общим признанием специалистов, нет надобности в сравнительно-критическом конфронтировании разных учений, но в таких случаях, как нас сейчас занимающий, без этого обойтись нельзя. В настоящее время так думают и те теоретики, которые крайне отрицательно относятся к содержанию прежних ненаучных теорий [15] Henri Berr в книге «La synthese en histoire» (стр. 39) пишет: «il ne faut pas faire table rase du passe, et l'histoire des systemes serait la premiere partie de la tache que nous cherchons en ce moment a preciser… Tout en voulant reagir contre la philosophie de l´histoire, nous protestons contre le dedain ou l'indifference de beaucoup d'historiens a l'egard des anciennes philosophies de l'histoire». , рассчитывая, однако, извлекать из них приемлемые результаты или заслуживающие внимания гипотезы [16] Тот же автор говорит ещё (стр. 260): c'est travailler a la synthese que de faire l'histoire des conceptions historiques, que de chercher a degager, de ce long et multiple effort, les resultats acquis et les hypotheses vivaces. .

Занявшись систематическими изучением литературы по теории исторического процесса, в общем составе историко-философской литературы, начиная с Джамбаттиста Вико, жившего двести лет тому назад, я обнаружил и своевременно отметил одну особенность этой литературы, состоящую в том, что большинство авторов строилось, так сказать, на новых местах и по своим собственным планам, как будто до них никто нигде и никогда не делал того же самого. Научной преемственности как будто не существовало, и каждый как бы сызнова начинал создавать науку – prolem sine matre creatam). He так создаётся настоящая наука: усилия предшественников должны быть перед глазами, и в самых их ошибках должны заключаться предостережения для позднейших исследователей. С другой стороны, изучая сочинения прежних теоретиков и философов, я не мог представить себе, чтобы в их взглядах, – если только последние не имели теологического или метафизического характера, – не было хоть маленькой доли истины, т. е. чтобы у этих взглядов не было никаких логических и фактических оснований, чтобы они не вытекали из каких-либо более или менее установленных истин и не являлись обобщениями из наблюдений над фактами. Беспрестанно мне приходилось встречаться со своего рода «sic ас non», с диаметрально противоположными ответами на одни и те же вопросы. Эти ответы приходилось анализировать и доискиваться их оснований, которые и оказывались в той или другой мере приемлемыми, хотя бы с оговорками и урезками, – оказывались, поэтому не то что ложными, а лишь односторонними, преувеличенными, не в меру обобщающими и распространяющими на целое то, что правильно только по отношению к одной части, к одной стороне этого целого, к одной категории данного класса явлений. Правильным решением в таком случае приходилось признавать не то или другое, но и то, и другое, только в известных своих частях и в известной комбинации этих частей, или, говоря иначе, искомая истина находилась не в золотой середине, а в высшем синтезе, снимающим в себе противоречия тезиса и антитезиса.

Золотой середины и быть не может там, где дается дилемма «или – или», как не может быть и чисто механического сложения + а с – а, дающих в сумме нуль. Нет, здесь речь должна идти только о настоящем, синтезов, и этим путем я старался всегда идти, не останавливаясь на чисто отрицательных результатах критики чужих теорий. Такое сопоставление противоположных решений одних и тех же вопросов в целях, во-первых, их критики, которая вылущивала бы в каждом решении возможное в нём зерно истины, и, во-вторых, синтеза добытых результатов сделалось даже одним из обычных методов моих историологических рассуждений. Когда я познакомился с большим количеством работ Фулье, я увидел, что он также систематически пользовался этим приемом в своих многочисленных философских работах, именно «методом примирения» (methode de conciliation), как он сам его обозначил.