Василий Фомин - Легенда о царице. Часть вторая. Земная богиня

– Но имея возможность влиять на массы людей, и на личности отдельно, вы могли бы принести в мир благо – увеличить меру добра или хотя бы зло уменьшить.

– Хм. Ты говоришь о том, чего не существует в мире. Ты говоришь о справедливости, а она придумана людьми, а не богами.

– Признаться для меня это новость.

– Оглянись вокруг и скажи что видишь.

– Для этого и оглядываться не надо. Вокруг меня расположен мир.

– Все же оглянись.

Вестник повертел головой.

– Ну? Что увидел?

– Солнце, небо, травка, бабочки, стрекозки, птички, одним словом – лепота, а другим словом благодать.

– А так же змеи, скорпионы, крокодилы. Бабочка выпила нектар цветка, стрекоза поймала бабочку, птичка съела стрекозу, змея живьем и очень медленно, со вкусом, проглотила птичку, крокодил слопает змею, бегемот для удовольствия растопчет крокодила. Это добро иль зло? Или быть может это справедливо?

– Это закон природы, так изначально мир устроен.

– Верно, так он богами создан. Посмотришь, в общем, благостная красота, присмотришься – все мерзостная гадость. Так что добро и зло человеческое изобретенье, противное естественной природе.

– Как-то у вас все это получилось мрачновато. Прямо захотелось дать кому-то в морду.

– Не так уж, в общем-то, и мрачно – красота-то все же есть. Просто надо глаза раскрыть пошире и смотреть на общую гармонию не сужая угол зренья.

– Все же, думаю, людям надо постоянно напоминать, что все же в мире есть зло в избытке, но должно быть и несуществующее добро и если первое само собой твориться, то второе нуждается в творенье. Раз уж боги его не создали, то мы и должные его производить, если уж придумали сами. Иначе – люди мы или не люди?

– Опять ошибка роковая. Люди только прикидываются, что добра желают. Они его до ужаса боятся, иначе оно давно бы уж весь мир заполонило. Сам подумай если все поголовно за добро и справедливость – так что ж их днем с огнем не сыщешь?

– Наверно спрос превышает предложенье и отсюда острый дефицит.

Оба переглянулись и одновременно фыркнули, затем вестник добавил:

– Но мысль о том, что люди добра боятся, мне кажется не только новой, но и очень спорной.

– Бояться. Еще как бояться. Тогда ведь надо будет отдать много. Все надо отдать. Кто ж на такое согласиться?

– Прямо вот так уж и все! А себе можно что-нибудь оставить?

– Нет! – мотнул волосами оборванец. – добро и есть то, что ты отдаешь. Сам, не прикидывая, что ты взамен получишь. Иначе это просто сделка торгашей.

– Что ж, ваша идея, по-крайней мере у одной социальной группы, получит полное одобренье. У рабов.

– Глупость! У раба жгучее желанье получить и поиметь. И оно еще страшнее потому, что он всего лишен. Он всего жаждет – питья, жратвы, женщины, одежды, и свободы! Он, бедолага, хочет свободы, совсем не зная, что это такое. Он думает, что свобода это возможность ничего не делать и все иметь. Он хочет, хочет и бесконечно хочет. Отдавать – единственное чего он не хочет. Так зачем ему добро?

– Да, и вправду – нам добро такое и на фиг не приснилось.

– Но ты ведь не затем пришел, что б обсуждать столь отвлеченные вопросы.

– Нет, я все-таки хотел обсудить кое-какие мысли…

– То есть хотел у меня найти подтверждение своим.

– В общем – да.

– Нашел?

– Скорей наоборот.

– И от своих намерений и убеждений ты теперь отказался?

– Ни в коем случае.

– Значит, мы время потратили недаром – твоя вера нуждалась в подпорке, но вместо этого сама собою укрепилась.

Глаза бродяги сквозь спутавшиеся волосы смотрели весело и пронзительно.

– Но я еще хотел бы знать, что есть такое – Я! Что это такое есть за постороннее образованье, на теле вашей древней земли.

– А сам ты как считаешь?

– Я предполагаю, что каким-то образом чудесным, попал сюда по памяти моих предков. Ведь вся их жизнь, от начала времени, должна быть в глубинах моего сознанья.

– И что тебя смущает?

– Один только фактор – в этом случае я должен находиться в теле своего предка и прожить его жизнь.

– Если бы ты жизнь его прожил, то это было бы то прошлое, что уже ушло. Как смог бы ты тогда отличить его от всего остального? Ты бы тогда не понял основной сути.

– Я ее и сейчас не понимаю.

– Так иди и поживи в Черной Земле немного.

– Ну, хорошо, пошел тогда я жить.

– Я вижу, что ты еще что-то с собой уносишь. Может, стоит предъявить и это миру.

– Есть. Хотел спросить – что ж ты, мудрец, оставил в одиночестве свою царицу?

Некоторое время оборванец сидел на бережку молча, шлепая палочкой по воде. Затем, не отрывая от реки взгляда, спросил:

– Так ты от нее?

– Сам по себе. Не кажется ли тебе мудрый отшельник, что ты должен быть с ней рядом.

– Если из земли забил источник – бессмысленно в него лить воду, и зачем кремнем бить об кремень, если уже бушует пламя. Его надо либо потушить, либо отойти подальше пока не получил болезненных ожогов.

– Значит, как пламя разжигать, так это мы, а получать ожоги так другие?

– Я больше не могу и не хочу об этом говорить.

– Ну, а я все-таки попробую направить воду бьющего источника на бушующее пламя.

– Так смотри, изжарившись не захлебнись.

– Расскажи мне о мире, подобном реке. Расскажи, где исток его и в какие моря он несет свои воды?

Царская барка медленно плыла по озеру Лотосов, чуть слышно поскрипывали весла, кормчие едва шевелили рулями в черной воде, с берега наплывал густой аромат, появившийся вместе с темнотой – цвела нильская акация.

Царица и бродяга находились на верхней палубе под легким навесом. Нейтикерт сидела на деревянном троне, странник расположился рядом на полу, обхватив голени руками и положив подбородок на колени. Одет он был без излишеств – только набедренная повязка, еще не вполне высохшая, так как до барки пришлось добираться вплавь. Все огни были потушены, и их освещали только звезды и огромный камень, горевший в диадеме, украшающей чело царицы. Посередине камня переливалась желтым красным и зеленым светящаяся полоска и при малейшем движении царицы полоска растекалась по объему всего камня.

– И еще расскажи – всегда ли ты будешь являться предо мной таким вот мокрым оборванцем?

– Прошу прощения у Вашего Величества, но в парчовых одеяниях увешанными драгоценными украшениями было бы весьма сложно добраться сухим до вашей барки. Но в следующий раз я постараюсь одеться пороскошней.

– То есть, опять кого-нибудь разденешь? Оставим разговор о твоем гардеробе. Слух мой открыт для рассказа о реке Времени.

– Воля Ваша священна для меня, и вот я явился пред Вашими очами, презрев страшные опасности, таящиеся в этих водах, в виде крокодилов, бегемотов и змей.