В. Тюпский - Преодоление

Гулянья длились иногда по целой неделе, а затем крестьяне с новой силой брались за работу. И так до новых праздников.

Шёл 1920 год, подходила Пасха. Ефим Никитович только что вернулся от своего свата, Алексея Абрамовича Фоменко, отца снохи Ефросиньи.

Что-то не весёлый, задумчивый. Не соглашаясь со своими мыслями, нет-нет, да и вслух произнесёт:

– Да быть такого не может! Что бы у меня, у труженика!? Нет и нет! И не бывать такому!

Никто не осмеливался спросить, в чём дело.

Прошла Пасха. Началась беспросветная работа. Пахота, сев, стрижка овец, работа на пасеке, сенокос.

Сена косили много, рубахи прилипали к телу. Пили хлебный квас из квасников [38] Квасник – керамический сосуд для кваса. . Улыбаясь, говорили:

– А ну Павло, Тихон, кто вперёд?

Так и трудились в поту и радости.

Только Ефим Никитович всё мрачнел. И без того молчаливый, тут почти совсем перестал говорить.

Убрали только что хлеба с полей, свезли на сараи и во дворы сено, закончили работу с домами. Радоваться бы надо, а Ефим Никитович ходит как туча.

Пришёл вечером сват, Алексей Абрамович Фоменко. Плотный, не высокий, умный, вдумчивый мужик. Довольно хорошо разбирающийся в текущей политике Власти.

За столом он говорил:

– Сват, Ефим, послушай ты меня! Сделай так, как я тебе говорю! Отдай кому надо пару коней, две-три коровы! Отвези брички две пшеницы!

За столом все перестали жевать, раскрыли рты, и смотрят в рот свату.

Ефим Никитович, вскочив, выпалил:

– Да я голову отрублю тому, кто придёт отбирать моё добро!

Слухи уже доходили и до остальных домочадцев о том, что отнимают у зажиточных, русских, славян землю, дома, скот, хлеб, и всё нажитое. Не трогают только тех, у кого отбирать нечего! И заселяют в эти дома киргизов, возвращающихся из Китая, которые и в домах-то никогда не жили.

Слухам Ефим Никитович не верил, он твёрдо верил в справедливость новой Власти. И был уверен, что никто и ничего у него не отнимет! Ведь он всё богатство нажил своим упорным трудом, не давая передышки и своим детям!

– Нет, сват, не бывать этому! – сказал Ефим Никитович.

Жена Алексея Абрамовича худенькая, маленькая, утирая слёзы проговорила:

– Сват, опомнись! Иди, погляди, что сделали с моим братом! Забрали всё до нитки, а самого арестовали, и увезли не ведомо куда!

Ефим был непреклонен, и стал ещё мрачнее тучи.

Кое-как поужинав, все разошлись с тяжёлой думой, толком ещё не сознавая надвигающейся беды. Зловещая тишина придавила ещё вчера шумную, трудолюбивую, счастливую семью.

Утром никто не спешил в сараи к скоту. Что-то тревожное ворвалось в дом Ефима Никитовича.

На лавке у стола сидела заплаканная Мария, дочь Алексея Абрамовича. Тряслась и говорила:

– Дядя Ефим Никитович, отец сказал: «Скорее приходи к нам! Там из села Преображенского, приехали пять человек, все с наганами, такие важные и злые! Папаша их угощает, и говорит им:

– Подождите! Кушайте, пейте! Ефим Никитович сейчас придёт!

Нет, не пришёл Ефим Никитович, ни сразу, ни потом!

– Чтоб я каким-то басурманам отдал своё добро!? Не бывать этому!

В ожидании непрошенных гостей, он взял топор и сказал:

– Голову отрублю первому, кто прикоснётся к моему добру! Как я его нажил, каждый православный сельчанин знает!

Сел, и глубоко опечаленный стал в памяти перебирать всю прошедшую тяжёлую жизнь, полную опасностей, тревог, безмерного труда, голода, холода.

И вот только начали жить по-людски, и на тебе! Как обухом по голове!

А что было!? Думал, перебирая в памяти, Ефим Никитович.

Приехали в этот край. Ни кола, ни двора! Ни скотины, ни хатины! До изнеможения ковыряли землю, усыпанную камнями. Вросшие в землю валуны выкапывали, выволакивали надрываясь. Рыхлили землю, год, за годом убирая камни. Ломали плуги и бороны, но не унимались! Земля окупала тяжёлый труд хорошим урожаем, буйными травами.

И вот так, год за годом собирали по крохам своё хозяйство. Родились, росли и крепли дети, семья становилась на ноги. Земли было вдоволь, работы для сильных рук непочатый край! Трудились взахлёб, упиваясь плодами своего труда.

Вот перед глазами Ефима Никитовича первые дни на этой земле.

Сели вокруг скатерти прямо на земле. Помолились, достали жёсткие сухари, налили в глиняную большую чашку варева, кипевшего в ведре на треноге. И стали не торопясь пережёвывать.

Отец, Никита Тарасович, сказал:

– Всё, дети мои! Приехали! Вот здесь и начнём строить своё гнездо!

Опираясь на плечи своих крепких сыновей, Ефима и Егора, встал, утёрся рушником. Взял топор, затесал, вбил в землю кол и сказал:

– Вот тут поставим хату!

И началась трудная, суровая, подчас смертельно опасная жизнь.

На неокрепшие хозяйства не редко нападали банды кочевников кара-киргизов [39] Кара-киргизы – чёрные, дикие, горные киргизы. . Грабили, угоняли скот, поджигали хлеба и стога сена.

Но мужественные переселенцы боролись за свою жизнь, отстаивали своё добро. И выстояли, упорным трудом приумножая своё богатство.

Исправно платили в царскую казну налоги. Достойно служили Царю и Отечеству! Не жалея живота своего, защищали рубежи своей Родины.

Так в 1914 году русских, славянских мужчин призвали на Первую мировую войну, на германский фронт.

После вступления в Первую мировую войну Османской империи [40] Османская империя – государство, созданное в 1299 году тюрк. племенами, предшественница Турции. в октябре 1914 года, на территориях Туркестана и Степного края распространились такие воззвания:

«Мусульмане! Царствующий над нами Халиф Ислама – Турецкий Султан ведёт войну с Россией и другими ей союзными государствами. Каждый мусульманин должен сочувствовать этой священной войне Султана и обязан немедленно жертвовать на её нужды и во благо войны всего мусульманства. А тот, кто не в состоянии жертвовать, тот должен сам встать в ряды сражающихся против неверных… Настало время освобождения от власти гяуров [41] Гяур – не верный, не верующий (Турк.) …».

Возросла активность в Туркестане турецких и германских агентов, налаживающих связи с местными правителями и главарями разбойничьих банд.

И вот, когда после призыва на войну, остались одни бабы, старики и дети, киргизы затеяли кровавую бойню.

Непосредственным же толчком к началу восстания стал Указ «О принудительном привлечении на тыловые работы в прифронтовых районах мужского инородческого населения в возрасте от 19 до 43 лет включительно».

Началось восстание 4 июля 1916 года в Ходженте, Самаркандской области (нынешний Узбекистан – прим. авт. ).

Вскоре оно охватило все Среднеазиатские владения Российской империи, в том числе Семиречье Средней Азии, с более чем десяти миллионным многонациональным населением.