Роман Булгар - Пропавшее кольцо императора. IV. Нашествие орды

Какое-то время слышалось одно лишь тяжелое дыхание Повелителя Вселенной. Потом он поднял глаза и с язвительной улыбкой добавил:

– Мы думаем, что наше повеление вам не покажется трудным…

Одноглазый Субэдэй молчал. Он был слишком хитер, чтобы задать первым нелегкий вопрос. Но не таким был порывистый Джебэ-нойон.

Ему терпения никогда не доставало. Он выпрямился и спросил:

– О, Единственный и Величайший! Если же шах Хорезма самым чудесным образом будет убегать от нас, вестников твоего праведного гнева, все дальше и дальше на заход солнца, сколько же времени нам гнаться за ним и удаляться от твоей шелковой юрты?

Вперив свой единственный глаз в угол, Субэдэй с нетерпением ожидал ответа кагана, хотя знал его наверняка. Пока они не найдут кольцо китайского императора, дорога назад им заказана.

От китайца Елю-Чу-Цая он знал историю перстня, который был послан властителем Парфии в подарок императору Поднебесной, но по дороге его украли. Великий шаньюй хуннов Модэ носил его на своем пальце. А после следы перстня теряются. Кольцо всплывает то в одном, то в другом месте. По некоторым сведениям, перстень оказался в руках правителей тюркского каганата, которые считали себя наследниками былой великой империи хуннов, создателями Вечного Эля.

Теперь якобы владельцем кольца был Мухаммед…

Словно поверху, прошелестел свистящий голос Чингисхана:

– Куда бы ни убегала от вас эта жирная собака, вы будете гнаться за Мухаммедом до конца Вселенной, пока не увидите Последнего моря.

Кряхтя и поеживаясь, Субэдэй-багатур, изогнутый и кривобокий, поднял коротко стриженую голову и прохрипел:

– Если шах Мухаммед обратится в рыбу, скроется в морской бездне?

Сморщив в недоумении лоб, собрав вместе тонкие линии морщин, задумчиво почесав переносицу, хан монголов перевел на своего верного полководца недоверчивый взгляд, словно пытался проникнуть в его самые потаенные мысли.

– Небесные Духи помогают ему? Или Аллах пошлет ему на помощь джина? Сумейте схватить его раньше! Разрешаем вам отправиться!

Поняв, что аудиенция уже закончилась, оба полководца поднялись с колен и попятились к выходу.

Тот, что был помоложе, почтительно не поднимал глаз. Тот, что был постарше, всего лишь делал вид, что он соблюдает приличия.

Войску было велено преследовать Хорезмшаха, хоть до края света, и не возвращаться, пока он не будет захвачен или убит. И больше всего Повелителя Вселенной интересовал древний перстень с таинственными и магическими заклинаниями Царя людей и всех зверей.

До самого Мазендерана тумены не останавливали своих лошадей. Там им, монголам, удалось захватить бессметную казну шаха и весь его многочисленный гарем. Однако сам Мухаммед словно в воду канул. В его поисках отряды разделились.

Джебэ огнем и мечом прошел весь Мазендеран до Гиляна, а Субэдэй рыскал к югу от хребта Эльбрус. Когда пришло к ним известие о том, что Хорезмшах издох, как самая последняя собака, на переходе 1220—1221 годов брошенный всеми своими приближенными на пустынном острове в Абескунском (Каспийском) море, они стали вопрошать своего кагана о том, что им делать дальше. Кольцо не нашлось…

Не умевшие писать Субэдэй и Джебэ, чтобы послать свое важное донесение к кагану, призвали тогда к себе нукера по имени Угхах, умевшего петь старинные песни про битвы их великих багатуров.

Боясь, что гонец может исказить смысл их послания, монгольские военачальники составили свое донесение в виде песни, которую Угхах должен был заучить наизусть. Его заставили повторить слова девятью девять раз. Число девять всегда считалось у монголов священным. Оно должно было помочь запомнить все от слова до слова…

Вспоминая те дни, сотник Угхах блаженно прищурился. Столько лет прошло, а все, словно недавно только с ним случилось. Все так и стоит перед глазами… Тогда он был молод и по-юношески беззаботен.

Его послали к Чингисхану, в ставку хана на равнине близ города Несефа (Карши) к юго-востоку от Бухары, богатой раздольными лугами со свежей зеленой травой и чистыми водами. Кругом кишели шайки разбойников. По всем дорогам шатались оборванные, голодные солдаты разбитой армии Хорезмшаха. Неблизкий путь был весьма опасен из-за дерзких нападений и грабежей. Голодные беглецы, покинувшие свои сожженные дотла жилища, с отчаянной дерзостью добывали еду. Для надежной охраны гонца выделили триста храбрых нукеров.

Всю дорогу Угхах беспечно распевал, развлекая своих молчаливых и суровых спутников, старые песни про голубые монгольские степи, про лесистые горы, про стройных и красивых, столь же скромных девушек родного Керулена, похожих на алое пламя костров.

Но, памятуя о важности порученного ему дела, он ни разу не пропел вслух донесение пославших его Субэдэя и Джебэ. Зато по ночам он с усердием беззвучно шевелил губами, проговаривая письмо про себя.

Когда они благополучно прибыли на место стоянки великого кагана, гонца провели через девять застав таргаудов-телохранителей, очистили густым дымом священных костров.

Наконец, Угхах подошел к желтому шелковому шатру, который на ослепительном солнечном свету переливался, будто золотой. Чистым золотом была оббита дверца шатра. Сквозь пелену изумления гонец разглядел по сторонам от входа необычайно красивой стати жеребцов: одного молочно-белого, другого саврасого. Обоих коней привязали крепкими волосяными веревками к литым золотым приколам.

Подавленный невиданной роскошью, Угхах, как подкошенный, упал на землю ничком. Он понял всю свою ничтожность, и страх сковал его.

От безотчетного и благоговейного ужаса от того, что придется ему встать перед глазами самого великого человека, гонец окончательно потерял дар речи. Сами по себе коленки его задвигались, и тело его предательски поползло назад, во что-то уперлось, жесткое и твердое, и замерло. Так он и лежал на земле, пока два силача из числа таргаудов не подняли его под руки и не втащили в юрту, бросив на толстый и мягкий ковер перед Повелителем Вселенной.

– Говори! – шевельнулись губы владыки монголов и всей Великой степи, подобравшего под себя ноги по степной привычке, сидевшего на широком троне из чистого золота. – Что хотят мне сообщить мои верные нойоны? Они поймали вислоухую собаку Мухаммеда?

Толчок в зад, видно, помог, и Угхах сумел собрать в кулак все свое потерявшееся, разбежавшееся по дальним закоулкам души мужество.

Он чуть приподнялся, с закрытыми глазами, стоя на коленях, тихим, подрагивающим голосом начал петь:

Запев, Угхах обо всем позабыл. К нему пришла былая уверенность, и он залился высоким голосом, как пел монгольские былинные песни: