Александр Альшевский - На заре самурайской вольницы

Определяющим становилось здоровье Коноэ. При его жизни у Тобы хватит авторитета удержать Ёринагу и его компанию, а значит, появится и время, необходимое для поиска ответных мер. То, что он их найдет, Тоба не сомневался. Пока же надо сохранять, хотя бы внешне, нормальные отношения с Ёринагой. Благодаря такой позиции Тобы буйства Ёринаги и слухи, распускаемые Тадамити, не имели для левого министра ощутимых последствий.

Это явно противоречило планам Тадамити. И он решается на довольно авантюрный шаг. В конце ежедневного доклада императору обычно сдержанного Тадамити словно прорывает: «Ваше величество, дозвольте высказаться не только как покорному вассалу и канцлеру, но и как, смею надеяться, вашему другу». Коноэ удивленно вскинул брови. В его взгляде удивление перемешалось с неподдельным интересом. Просто так Тадамити не решился бы нарушить обычный порядок высочайшего доклада. «Говори, Тадамити, я тебя внимательно слушаю», промолвил он. «Я, Ваше величество, искренне полагаю, что моя преданность Вам и мой преклонный возраст дают мне право на подобную откровенность. Я отлично осознаю, каков груз ответственности за государство, лежащий на Ваших плечах. Я отлично осознаю, как тяжела эта ноша, усугубляемая болезнями, мучающими Ваше тело. Но я твердо уверен, что с божьей помощью Вы преодолеете все трудности и не сойдете с пути, предназначенного Вам небесами. Будьте верны своему долгу до конца. Откажитесь от мысли отречения от престола!».

Коноэ пришел в явное замешательство. Он и догадаться не мог, к чему Тадамити завел этот разговор. Тот же тем временем продолжал: «Тададзанэ и Ёринага только и твердят о доверительной беседе с Вами. Что, мол, Вы обиняками дали понять, что собираетесь уйти на покой и посвятить себя молитвам и подвижничеству». Наступила гнетущая пауза. Тадамити ждал реакции императора. А он молчал, иногда потирая руками глаза, которые начинали воспаляться от яркого света, проникающего сквозь открытое окно. Тадамити уже пожалел, что затронул мучительную для императора тему, когда тот словно очнулся от забытья: «Да, как-то я, довольно давно, приватно встречался с ними по их просьбе. Разговор получился недолгий. Ничего особенного. С чего они, интересно, подумали о моем отречении? Неужели им так нужен мой уход? Была бы это правда, ты первый узнал бы об этом, канцлер». Коноэ дал знак, что устал и аудиенция окончена.

Прошло совсем немного времени, и многие заметили, что обычно сдержанный император Коноэ начал открыто проявлять неуважение к Ёринаге. Возвратившись из паломничества в Сиракава Идзумидоно, он стал выходить из фениксовой кареты, украшенной мелодично звеневшими колокольчиками. Поставив ногу на подножку, император вдруг пришел в некоторое замешательство. Он привык, что в этот момент полы его одежды подхватывал канцлер Тадамити и помогал спуститься с кареты на землю. Однако Тадамити по причине легкого недомогания отсутствовал. Возникла некоторая неловкость, исправить которую попытался левый министр Ёринага. Он подбежал к карете, но император демонстративно самолично приподнял подол, спустился на землю и вошел во дворец. На опешившего Ёринагу было больно смотреть.

Когда наступил Новый год, высшие сановники во главе с Ёринагой по традиции отправились в императорский дворец для новогодних поздравлений. Они долго прождали, но Коноэ так и не соизволил выйти к ним. Он не пытался скрыть неприязнь к человеку, желавшему его отречения. Тот же как ни в чем не бывало продолжал активно заниматься государственными делами. Более того, как приемный отец новой императрицы стал мало обращать внимания на Бифукумонъин, которая не забыла нанесенного ей оскорбления. Во всех своих неудачах она винила «красавчика» Ёринагу, но ничего не могла поделать с ним. Все с удивлением обнаружили, что Тоба начал тяготиться советами жены. Ёринага фактически заменил своего брата – канцлера, который все больше времени проводил в покоях императора Коноэ. Здоровье последнего ухудшалось. К тому же у него стали воспаляться глаза. Тадамити делал все, чтобы помочь императору. Приглашал знаменитых лекарей, даже из Китая, организовывал по всей стране молебны, однако все было напрасно. Император Коноэ медленно угасал.

Канцлер Тадамити прекрасно осознавал, что этот хрупкий юноша, лишенный церемониалом повседневных житейских радостей, являлся гарантом пусть худого, но стабильного мира. Случись что, обычной придворной склокой вопрос престолонаследия не решится. Над столицей уже расползалась тень самурайства, способная в любой момент накрыть всю страну. И Гэндзи и Хэйси настолько окрепли, что могли быть призваны на помощь той или иной придворной партией. Когда монахи Нары вознамерились направиться в Киото, для переговоров с ними Ёринага направил не Тайра Киёмори, а Тамэёси из Гэндзи. В унисон с Ёринагой действовал и его отец Тададзанэ, настоятельно советовавший императору-иноку заменить канцлера Тадамити на Ёринагу по состоянию здоровья и способностям.

На Тобу пытались активно влиять с двух сторон: с одной – родственники новой императрицы Ёринага и Тададзанэ, с другой – Бифукумонъин. Однако никто не хотел или не мог разрушить сложившийся баланс сил, пока был жив император Коноэ. При этом все понимали, что царствование Коноэ, здоровье которого оставляло желать лучшего, продлиться недолго. Выбор возможного преемника стал вопросом жизни и смерти для обеих сторон. И они заранее готовились к грядущим событиям.

Экс-император Сутоку, естественно, рассчитывал, что императором станет его законный наследник, принц крови Сигэхито. Во-первых, Сутоку – старший сын Тобы. Во-вторых, Сутоку в расцвете сил, в двадцать три года, по настоянию отца уступил престол Коноэ, который еще в трехмесячном возрасте был провозглашен наследным принцем. Эти радужные надежды часто омрачались вопросом, который Сутоку постоянно задавал самому себе и не находил подобающего ответа: «Если отец отобрал у меня, старшего сына, священные регалии императорской власти и вручил их девятому сыну, с детства дышавшему на ладан, что заставит его вернуть их моему сыну?».

Видя, как мучает ответ на этот вопрос экс-императора, приближенные пытались ободрить его: «А вдруг император-инок очнется от злых чар и, страдая от угрызений совести, восстановит справедливость – вернет престол незаконно обиженному старшему сыну, т. е. Вам, наш государь!». Слушая это, Сутоку прекрасно понимал, что имеют в виду его сановники. В последнее время с отцом происходили какие-то странные вещи. Склонный к мистицизму император-инок вел замкнутую жизнь и редко выезжал из Приюта отшельника. Он оставил подле себя только самых доверенных лиц и отказывал в аудиенции не только детям, но и самой Бифукумонъин. Тоба стал часто и подолгу болеть. По слухам, просачивающимся из Приюта отшельника, все эти странности начались с того, что весной 1154 г. там появилась дева веселья несравненной красоты…