Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана

Артур, стараясь побороть внезапно овладевший им страх, поднял глаза… и встретил взгляд голодного хищника, изучающего свою жертву. Не в силах выдержать ужасающий взор, юноша непроизвольно стал рассматривать саму птицу. Маленькая голова, глаза, окруженные темно-желтым оперением, и приземистое строение тела, так же резко отличают грифа от благородного орла, как величавость льва отличает его от тощего, злобного волка.

Близкое соседство твари, столь отвратительной, показалось Артуру дурным предзнаменованием. Зачем она так пристально смотрит на него, наклонившись вперед своим безобразным телом, будто готовясь внезапно броситься на него? Грязная птица! Не дух ли то Пилата, и не затем ли он прилетел, чтобы порадоваться тому, как незваный гость его владений угодил в ловушку, из которой уже не вырваться? Или это обыкновенный стервятник, который своим инстинктом чует добычу? Могла ли птица, чутье которой, как известно, велико, предугадать приближение смерти, и не ожидала ли она, подобно ворону при издыхающей овце, минуты, чтобы начать свое пиршество? Неужели он почувствует ее клюв и когти на своем теле до смерти? Разве он уже лишился того человеческого достоинства, внушающего всем диким тварям страх к богоподобным созданиям?

Эта мысль толкнула кровь в теле Артура: он начал махать платком, и ему удалось прогнать грифа. С пронзительным, унылым криком птица поднялась вверх и, распустив огромные крылья, полетела искать себе иную добычу.

Обрадованный столь легкой победой, Артур, собравшись немного с мыслями, вспомнил об отце, и, повернув голову, заметил его и проводника с мулом – они простирали в его направлении руки и отчаянно ими махали. У Артура учащенно забилось сердце – как же он мог забыть об отце! Осознав, что должен немедленно успокоить старика, юноша, начал в ответ махать платком, которым только что изгнал грифа. И тут он услыхал грозные звуки швейцарского рога. Артур ответил на него криком. Почувствовав прилив сил, которые совсем было покинули его, он постарался внушить себе и надежду на спасение. Как ревностный католик, он произнес усердную молитву, вручая себя покровительству Эйнзидельнской Божьей Матери, и прося ее об избавлении от ужасного положения, в коем находился.

– Милосердная Дева! – вскричал он под конец. – Если мне назначено окончить жизнь в этой дикой стране разбившись о камни, то ниспошли мне мужество умереть достойно!

И Артур, хотя и трепетал от смятения и едва не задыхался от сильного сердцебиения, стал искать спасения. Осматриваясь вокруг себя, он почувствовал, однако, что слабеет, взор его мутнеет, кустарники, скалы и развалины замка, кружатся в ужасном беспорядке…

– Боже, спаси меня! – вскричал несчастный юноша, закрыв глаза в надежде, что это спасет его от головокружения. – Я, кажется, теряю сознание!..

Так бы и случилось, если бы приятный женский голос не воззвал к нему совсем рядом. Артур поднял голову и взглянул в ту сторону, откуда послышался голос. Ему не верилось, что он не бредит, скорей наоборот. Образ, ему представившийся, почти совершенно убедил его в том, что рассудок его помутился, и что он не может более полагаться на него.

Прямо над ним, над самой пропастью, явилась ему женская фигура, но туман в глазах скрадывал ее черты. Явившись на фоне голубого неба, она представлялась скорее божеством, нежели человеком, и казалась столь же легкой и почти столь же прозрачной, как и окутывающая ее пелена. Первой мыслью Артура было, что сама Пречистая Дева, вняв мольбе, снизошла до него, и он принялся за молитву Богородице, но видение снова обратилось к нему со словами.

Пока Артур понять их смысл пытался, дева пропала, но вскоре опять появилась на самом краю утеса, возле дерева, спасшего Артура. Вид самой незнакомки, также как и ее одежда, указывали на то, что она обитательница здешних гор. Он видел перед собой красивую девушку, смотрящую на него с отчаянием и состраданием.

– Кто ты, странник, и откуда? – позвала она, наконец.

– Я странник, прекрасная дева, верно, – отвечал Артур, приподнявшись, насколько сил его хватало. – Сегодня утром я покинул Люцерн с отцом моим и с проводником, они там, в полумиле отсюда. Не можете ли вы, прелестная незнакомка, известить их о том, что я в безопасности, потому что отец мой, вероятно, очень обо мне беспокоится.

– Охотно, – отвечала молодая девушка, – только думаю, что дядя мой или кто-нибудь из моих родственников нашел их уже и ведет в наш дом безопасной дорогой. Не могу ли и я вам помочь? Вы не зашиблись? Не ранены? Мы потревожены были паденьем скалы. Вон она лежит… огромная!

Говоря таким образом, девушка гор наклонилась над пропастью и с таким спокойствием глянула вниз, что дурнота и головокружение, от которых Артур почти избавился, вновь охватили его, и он, застонав, еще крепче обнял ствол дерева.

– Вам, наверное, дурно? – спросила девушка, заметив, что он побледнел. – Что с вами?

– Ничего, но у меня кружится голова, когда я вижу вас так близко к краю бездны.

– Только-то? – рассмеялась швейцарская девушка. – Знайте ж, здесь, на краю пропасти, которая детей не испугает, я в такой же безопасности, как и под крышей дома дяди моего. Но, судя по вашим словам, вы добрались сюда оттуда по самой кромке – это выдает в вас человека смелого и ловкого. Вам, видно, не впервой лазить по горам?

– Смелость и ловкость оставили меня с полчаса назад, – отвечал Артур, – а по горам, кажется, мне лазить больше не придется…

– Держитесь! Это просто дурнота, которая случается со всяким. Ползите по стволу дерева, смелее, теперь вставайте – отсюда вам легко будет перепрыгнуть на то место, где я стою, и опасность останется за спиною. Ну, смелей, ведь до сих пор вы не праздновали труса!.. – принялась убеждать его дева.

– Да, ранее я не мог упрекнуть себя в трусости, – подтвердил молодой человек, – но я не хочу, чтобы вы казнились, не сумев помочь несчастному бродяге, спасение которого у вас отняла его несмелость.

Девушка беспокойно следила за тем, как он, осторожно поднявшись на дереве (оно, находясь первоначально почти в горизонтальном положении, чуть прогнулось под его тяжестью), собирался перепрыгнуть на тропинку, где стояла она. Сделать это было, однако, далеко не так просто, потому что предстояло оттолкнуться не от твердой земли, а от раскачивающегося дерева, под коим зияла бездна и ревел бурный поток. Колени Артура не гнулись, и ноги, будто налитые свинцом, совершенно отказывались ему служить. Он вновь подвергся чувству слабости, сковавшему тело, которое так хорошо знакомо всякому, кто хоть раз его испытал.