Никита Божин - Петроград

Пройдя малую часть пути, Алексей Сергеевич увидел привычную картину – солдаты торговали по улицам табаком. Сами табачные изделия ныне сделались страшным дефицитом – кто бы мог ждать такого – и купить их привычно в магазине делалось все труднее, зато бесчестные солдаты продавали его, да с ценой, что не всякий мог себе позволить, даже если очень хотелось. Вот один молодец, худощавый, светловолосый, с пустыми глазами, скуластый и небритый продает табак по 27 рублей за фунт, о чем смело говорит. Безобразие! Алексей Сергеевич лишь с тоской поглядел на этого торговца да пошел дальше, не желая задерживаться здесь. Этот вопрос цен и дефицита очень тревожил не только его, но всех вокруг. И он это знал, так как часто от людей, что оказались невольными участниками текущих событий, жившие в Петрограде еще прежде, слышал, что вопрос нормализации поставок товаров волнует их больше непонятной политики и даже войны, что все грозила, но пока вроде бы не нанесла такого заметного урона, как внутренние события.

В прежнее время Нечаев пошел бы на Петроградскую сторону через Марсово поле, но не теперь. В его памяти и мыслях всякий раз всплывало отталкивающее ощущение, что это теперь не место парадов императоров, но большое кладбище, жуткое место, где в марте предали земле многих жертв революции. Кто они, и не сами ли виноваты в своей участи? Желания подробно разбираться в этих вопросах не возникало, его просто воротило от мысли, что под толщей земли теперь лежат эти люди, и этот край города он охотно обходил. Жертвы революции для него кто угодно, но не те, кто покоится на Марсовом поле. Он помнил февраль и март как самое страшное время своей жизни, нечеловеческие зверства не давали уснуть ночами, он не верил, что этот необузданный народ и есть вчерашние горожане, солдаты, рабочие… да кто угодно. А жертвы те, кто пострадал от их деяний, вершителей революции. Нечаев никогда глубоко не вникал в подобные вопросы, не думал и не анализировал, он просто ненавидел всех тех, кто уничтожил его прежнюю жизнь, он ненавидел революцию.

Одно лишь обстоятельство отягощало все сильнее, что скоро придется обходить стороною и весь город. Немало до этого пролилось крови, немало и умирали на улицах. От самой идеи Петра, от заложения и до нынешнего дня, несчастный город охватывали десятки бедствий. Сколько жертв от пожаров, потопов, что нещадно сметали город. И это только природа, а уж несоизмеримо горя привнесли сами люди. От преступлений никогда и нигде нет покоя, а потому, сколько крови проливалось на этих улицах, столько печальных действий, а время все идет, меняются и сами люди, меняются власти и законы, но что в итоге происходит теперь? Стало еще хуже. Природа, как будто, оставила город в покое, но Петроград все тверже стоит на костях, и реки его полны крови, а новые деятели в центре его устраивают новые кладбища, новые культы смерти.

Он делал крюк через Дворцовую площадь, не желая ходить рядом с Марсовым полем и не желая более видеть изувеченный Летний сад, куда во все времена с радостью захаживали достопочтенные люди, а поэты искали образов и слов, но от вдохновенных образов мало что осталось. Теперь там бывает шумно от собирающихся толп дезертиров и прочего отребья, что портят некогда благородный, изысканный и строгий облик сада в сердце столицы. Страдают не только люди, но и статуи, ведь даже каменным творениям не устоять против не унимающейся бури. Разгул человеческий всегда страшен, особенно когда гуляет безграмотность и порочность, вырвавшиеся на свободу дикость и вседозволенность, абсолютно не сдерживаемые самоограничением. Трескаются скамейки и гнутся кованые решетки заборов, настилается мусор, и среди этого сидят бывшие солдаты, эмигранты, бродяги, преступники, спившиеся артисты и юный сирота, да плачет последний, потому что вокруг и есть его страна, реальность и настоящая жизнь, на которую он, как и многие, не в силах уже повлиять.

Преодолев Невский проспект, Нечаев заворожено глядел на Адмиралтейство, что высилось из череды постепенно желтеющих деревьев, и этот вид казался ему художественным, даже приливом нахлынули вдохновенные чувства, в голове закружились причудливые образы, он уже готов сформировать некую поэтическую мысль! Ранняя осень особенно хорошо подходит этому городу, ее затейливый вид, что создает единство архитектуры и природы, наполняет улицы задумчивым, строгим видом. Яркий, живой зеленый цвет уходит, уступая место цветам не менее ярким, но наводящим совсем иные мысли и образы, а иные места города и вовсе лучше всего раскрывают себя только ранней осенью. Вот и Нечаев, заворожившись, видев прежде этот шпиль множество раз, все равно сбавил шаг, глядя только вверх, глубоко вдохнул и едва не затрепетал от восторга. Но мгновенно, точно проснулся, зашагал шире, сгорбился, вспоминая, что он уже не тот юнец, и все эти игры со словами – баловство и давно его не касаются. В Петрограде нет места больше таким творениям, и даже стихи с недавних пор все будут писать в серых тонах, если вообще в городе останется хоть кто-либо жить, и он не сделается призраком – прекрасным символом величия, красоты и гибели.

Он угрюмо повернул на Дворцовую площадь, первое время не поднимая глаз от земли, да и ветер здорово обдавал, что трудно вздохнуть, куда уж там подставлять лицо. Не часто захаживая сюда, Нечаев всякий раз представлял себе, что площадь всеми позабыта, и если кто и ходит мимо, то лишь ради того, чтобы поглумиться над бывшей царской обителью или устроить экий митинг или шествие. Насмотревшись вдоволь по весне разных массовых мероприятий, он шарахался от одной только мысли о большом скоплении людей перед Зимним дворцом. Тем не менее, площадь, в общем, предстала безлюдной в текущую минуту, но в целом вовсе не пустовала и не превратилась в место заброшенное. После 25-го июля здесь стало несколько оживленнее, по причине переезда Временного правительства в Зимний дворец, и площадь выглядела даже как будто чистой, особенно если сильно не всматриваться. Сам Зимний, как и здание Главного штаба, своим буро-красным цветом контрастировали с хмурым днем. Алые оттенки, иной раз, давали в лужах отблески наподобие крови, но теперь на площади сухо и пустынно, и несколько утративший свой лоск, свою стать дворец походил на некий доходный дом, только очень нескромный. И может это все потому, что нет уже здесь никакой императорской семьи или потому, что его теперь частично занимает госпиталь, где страдают самые простые люди, но для Нечаева это место с недавних пор всего лишь символ, символ ушедшего, и смотреть на Зимний даже грустно. Он не сомневался, что те, кто по-настоящему любит свою страну, иначе на него никогда не глянут. А может, не глянут вовсе, ведь разошедшиеся революционные толпы могут и подавно уничтожить творение. Он вздохнул, проникшись простым желанием подойти ко дворцу и провести по нему ладонью, как человек может погладить другого человека, когда тому худо, или лошадь, когда она стоит уставшая, а впереди еще долгий путь. Он хотел, но так ничего и не сделал. Нечаев пошел по грязной Миллионной, далее к Троицкому мосту и затем достиг нужного адреса.