Раиса Клеймёнова - Мы – дети войны (сборник)

Снялись всем отделением: девять студентов и мальчик из ремесленного училища, самый молодой и к тому же сирота, пользовавшийся потому всеобщей любовью и покровительством. Мастер обещал изготовить фотографии через месяц. Квитанцию отдали кому-то из родных. (Они получили отпечатки в конце августа, когда все мы уже числились пропавшими без вести.)

В самом конце июля объявили, что вечером уходим в лагерь, за город. Побежали прощаться с родными. Отец перекрестил, мама сунула две плитки шоколада «на случай, если не хватит еды». Я храбрился и уверял, что всё будет хорошо.

Колонну построили около полуночи. Наши подруги провожали нас. Двинулись по улице Марата, Загородному проспекту и далее, мимо Кировского завода, через Красное село по Таллинскому шоссе. Шли в полной боевой выкладке: со скатанной шинелью, вещевым мешком, противогазом и винтовкой. Только патронов у нас не было. Каждый час делали привал. Многие сильно устали, потёрли ноги. Сказалось полное отсутствие физической подготовки. Я всегда любил ходить и в этом переходе сохранил бодрость, даже помогал другим. Но для многих недолгий, в общем, поход (около 20 км) стал тяжёлой мукой. Ведь большинство ополченцев-добровольцев состояло из хиляков, никогда не занимавшихся спортом.

Нескольких обессилевших пришлось даже посадить на сопровождавший нас небольшой гужевой обоз. Солдат обязан быть физически выносливым человеком, но нас за месяц пребывания в Ленинграде никогда не пытались тренировать в этом плане.

Поздним утром подошли к новому, уже секретному расположению нашей части, в густом лесу, за деревней Телези, справа от шоссе, ведущего на Кипень. Построили шалаши из веток. Ночи были прохладные, спали тесно прижавшись друг к другу.

На занятия ходили в молодой сосняк по другую сторону шоссе. Мы горели энтузиазмом и желали скорее оказаться на фронте, вступить в бой с фашистами, которые продвигались всё глубже в нашу страну. Было обидно, что мы не делали дела, хотя и без дела не стояли. Строевая подготовка и политзанятия занимали основное время, а на стрельбу водили всего один раз и каждому дали только по три патрона. Боевая подготовка в таком объёме казалась явно недостаточной. Зато механизм запугивания действовал вовсю. Как-то вечером полк был построен в лесу, и перед строем вывели человека в нашей форме. Его объявили дезертиром и зачитали смертный приговор. Сейчас, по прошествии многих лет, склонен предположить, что вряд ли человек, месяц назад записавшийся добровольцем, всего через несколько недель решил сбежать из армии. Скорее здесь имело место какое-то недоразумение. Но Особому отделу надо было устрашить всех, и человека расстреляли – для острастки.

Десятого августа полк вывели из леса. Раздали патроны, по 190 на каждого, и сухой паёк «на непредвиденный случай», но запретили его есть. Полк повели к железной дороге у Красного Села и вечером погрузили в эшелон для отправки на фронт. По дороге ребята старались напоследок напиться молока, купить про запас огурцов и другой зелени. У меня болел живот, я ничего не ел и не запасался. Нашей батарее выделили одну теплушку. Теперь уже не увидишь маленький товарный вагон о двух осях с надписью «40 человек или 8 лошадей». Для сорока человек в обоих концах вагона устраивались нары в два этажа, на которые укладывались солдаты по пять человек. Нас в батарее насчитывалось около шестидесяти, нар не было, и мы разместились на полу. Кто-то успел лечь, а другие смогли только присесть на корточки. Недавно я заглянул в Железнодорожную энциклопедию и выяснил, что такой вагон имел площадь 17 квадратных метров и, следовательно, на каждого из нас приходилось меньше трети квадратного метра пола. В этой тесноте мы пытались заснуть. Эшелон двигался медленно, со многими остановками.

Рано утром нас выгрузили на станции Волосово. Построили в колонну и пошли. Чем больше колонна, тем медленнее темп движения. К тому же марш часто прерывался из-за пролёта немецких самолетов. Колонна останавливалась, все рассыпались по канавам и кустам. Иногда мы пытались обстреливать самолёты из винтовок. Так прошёл весь день. Хотелось есть, но никакой еды не давали. Настала ночь, мы все шли медленно, с остановками. Дороги были забиты войсками.

Среди ночи дошли до какой-то деревни и остановились. Мы обрадовались, сейчас дадут ночлег в тёплых избах. Однако нас вывели из деревни и повели в ближайший лесок. Там и расположились на отдых. Меня назначили дневальным на два часа. Благополучно отдежурил, только лёг, кричат «Подъём».

Снова пошли. Начало светать. Вышли в обширное поле. Колонна растянулась – не видать ни начала, ни конца. Вдруг останавливают.

– Командиры, на совещание.

Вернувшись, лейтенант объясняет: приблизились к линии фронта, к вечеру, возможно, вступим во встречный бой. Двинулись дальше. Прошли деревню, на окраине погост: церковь и кладбище с разрушенной каменной оградой.

Днём остановились, отдых на два часа. Приехала полевая кухня, раздали суп. Хлеба нет. Поели и двинулись дальше. Мы артиллеристы, но орудий нет, поэтому получаем назначение: быть боковым охранением обоза нашего батальона. Шли до позднего вечера, потом повернули обратно, зашли в деревню. Расположились отдыхать. Приехал какой-то комиссар, накричал на командира батареи и заставил занимать оборону.

Деревня на холме. Мы спустились вниз и начали рыть окопы. Архитекторы усердно занялись их внутренним оформлением, живописцы – внешней маскировкой. Так прошла ночь.

Утром отвели из деревни в лесок. Дали по буханке хлеба на пятерых и чаю. Поели и вышли из леска на поле, заняли линию обороны в уже выкопанных кем-то ячейках. Та деревня, где мы были ночью, впереди слева.

Прячемся в ячейках в полной неопределённости, никто не знает, где противник. Под вечер в поле показался танк, курс – параллельно нам, дистанция больше километра. Наш или немецкий? Непонятно… Откуда-то ударило орудие. Потом ещё раз. Танк загорелся.

– Ну, значит немецкий, – решили все.

В деревню посылают разведчиков. Вызвался и я. Ползём по-пластунски. На окраине обнаруживаем наш замаскированный танк. Меня отсылают назад с этим сообщением. Остальные ползут в деревню: разведать положение и найти какую-нибудь еду. Мне жаль, что я не с ними, но дисциплина прежде всего. Вернулся, доложил. Потом возвращаются и мои ребята, с огурцами.

Темнеет. С поля появляются одиночные бойцы, остатки нашего уже потрёпанного в бою полка. Небо во многих местах озаряется заревом. Горит где-то вдали, потом ближе, справа, слева. Немцы стреляют из орудий, несколько снарядов попали в нашу деревню. Подползающих с переднего края бойцов задерживают и распределяют по нашим ячейкам для занятия обороны, нас же, как тыловое охранение, снимают и уводят.