Раиса Клеймёнова - Мы – дети войны (сборник)

Опять крадёмся в лесу, цепочкой, один за другим. Перелески, полянки, кустики, всё постоянно меняется. Доходим до высокого строевого леса. Остановка. В разные стороны высылают охранение. Я в патруле с Сеней Киммельфельдом. Светает. Вдруг беглый обстрел минами. Падаем и замираем. Обстрел так же внезапно кончается. Сеня испуганно шепчет:

– Ты жив, Аркашка?

– Жив, что мне сделается.

– Мне показалось, мина упала прямо на тебя.

Через два часа нас сменяют. Идём отдыхать. Спать хочется ужасно. Но вызывают охотников на разведку. Откликаюсь, всё же в разведке можно найти что-то съестное.

Идём вчетвером. Наталкиваемся на железнодорожную сторожку. Она пуста, людей нет, еды – тоже. На огороде находим крошечные репки, огурцы и капусту, только начинающую завиваться. Жадно жуём. Бродят куры, но они нам ни к чему, ведь огня разводить нельзя.

Немцы ведут обстрел железной дороги, мины ложатся у самой сторожки. Уходим лесом. Натыкаемся на целый ящик гранат-лимонок, но без запалов. Бесполезны! Едва не заблудились, всё же находим наше расположение.

Вечереет. Где-то в лесу изредка стрекочут автоматчики – «кукушки». Возникает панический слух: мы в окружении. Неподалёку от нас, в полукилометре, у железной дороги, стоит какое-то танковое подразделение. Лейтенант решает послать туда: может, они знают что о положении на фронте. Заодно попросить хлеба для нас. Нас осталось немного, около пятидесяти, но никто не хочет кормить нас. Артиллерийский дивизион далеко и не считает нас своими, ведь нас причислили к Третьему батальону. А в батальоне говорят: вы артиллеристы, не наши. Всё, что перепадало нам в эти дни, отпускалось из милости, у кого есть излишки, а на твёрдом довольствии нас нигде не числят.

К танкистам снова иду я. Они собираются покинуть в темноте свои позиции, положение действительно угрожающее, мы почти в кольце. Хлеба дать не могут. Обещают, если придёт машина с продовольствием, направить к нам.

Возвращаемся ни с чем. Ночью постараемся выйти из кольца, а пока располагаемся на отдых. Смеркается, в лесу почти темно. Невыносимо хочется спать. Уже много дней я сплю только урывками и совершенно измучен недосыпом. А тут надо лежать, но не спать. Друзья поминутно дергают:

– Аркашка, опять ты спишь!

Наконец объявляют сборы. В тёмном лесу ничего не понять, никого не видать. И не то, чтобы кричать, даже говорить в голос нельзя. Ну, а шёпотом много ли добьёшься. Несколько человек так и не находим, видимо, забились в кусты и заснули. Уходим без них.

Сперва ползём по-пластунски, потом делаем короткие перебежки. Наконец командир принимает решение идти цепочкой друг за другом. При малейшем подозрительном шуме передний ложится, за ним падают все остальные. Мне стоит только лечь – и я моментально засыпаю. Ребята всё время будят меня. Мы вскакиваем, бежим дальше. Надо торопиться, ночь коротка, и только под покровом темноты можно выскользнуть из кольца. Светает. Мы вышли? Ещё не совсем, но очень, очень близки к этому.

Тут начинает донимать «рама»: двухфюзеляжный немецкий разведчик, беспрестанно кружащий в небе. Ходят легендарные слухи о его вездесущности, чуть проклятое двухвостое приближается к нам, мы залегаем в кусты или рожь. Несколько раз неподалёку рвутся мины, но мы упорно идём.

Наконец выходим к своим. Перед нами та же деревня с погостом и церковью, что мы проходили три дня назад. Вокруг ни леса, ни кустарника, где бы скрыться от всевидящей «рамы». Нас заводят на старинное кладбище с высокими деревьями. Полковой командир в зелёной косынке (ранен в голову) осматривает прибывающие подразделения своего полка. Кроме нашей батареи тут ещё несколько рот, вернее их остатков.

Нас кормят супом, выдают сухари и сахар, обещают дать селёдку, но боевая тревога прерывает раздачу. Кухни уезжают. Мы занимаем оборону за остатками каменной ограды кладбища. Нам объясняют, что здесь вторая линия обороны, а впереди есть ещё и первая.

Лежим и вглядываемся в тихое и мирное пространство перед нами. Спать хочется невыносимо. Чтобы не заснуть, я грызу сухари с сахаром. Скоро это развлечение заканчивается. Сухари съедены, и я незаметно для себя засыпаю.

– Аркашка, не спи, – сердито шепчет Андрецов. Я с усилием открываю глаза, но скука пейзажа навевает дрёму. Мишка снова будит меня. В нудном ожидании проходит час, другой.

Вдруг неизвестно откуда слышится стрёкот «кукушки». Потом второй, третий. Значит, немецкие автоматчики как-то просочились через первую линию к нам. По цепи передают приказ:

– Обнаружить «кукушек» и отвечать им.

Это уже интересней. Сон моментально отлетает. Вдали показывается танк. Он останавливается на далёкой дистанции и изредка выпускает короткие пулемётные очереди в нашу цепь. Мы яростно отвечаем. Танк стоит, затем разворачивается и исчезает. Вскоре появляется колонна танков. Один за другим они выползают из дальних строений и поливают нас пулемётным огнём, но сами идут не на нас, а левее, чтобы обойти кладбище.

Командир заверяет нас, что советские танки, стоящие где-то неподалёку, сейчас придут на выручку. А пока он вызывает добровольцев: ползти на левый край нашей цепи с бутылками зажигательной смеси и попытаться поджечь фашистские танки.

Утром нам дали ящик, в котором пол-литровые бутылки с привязанными к ним длинными, толстыми спичками. Теперь бутылки раздают и отдельно вручают куски картона с нанесённым составом, чтобы зажечь спичку. Тактике действия этого разрушительного оружия, названного впоследствии «коктейлем Молотова», нас не обучили заранее. Теперь объясняют:

– Когда увидишь танк на расстоянии броска, зажги на бутылке спичку, брось в танк бутылку, чтобы она разбилась и облила его, тогда он сгорит…

Мы берём по бутылке и ползём с винтовками вдоль цепи. Лежат убитые и много раненых, но мне не страшно, я ещё не понимаю серьёзности происходящего. Натыкаюсь на пожилого, сильно израненного добровольца. Он просит:

– Сынок, я умираю, очень больно, пристрели меня, пожалуйста!

Я в ужасе, второпях лгу:

– Сейчас тебя перевяжут, будешь жить! – И ползу дальше.

Цепь заметно редеет. К углу кладбища приползаем лишь вдвоём. Рядом разбитый ручной пулемёт, пулемётчик убит. Вокруг много бронебойных патронов. Немецкие танки неподалёку, метрах в 200-х от нас. Между ними и нами гладкая площадка, нет даже травы. Как тут подобраться с бутылкой к танкам? Оставляем бутылки и, набрав бронебойных патронов, стреляем по танкам. Они замечают, и пулемётная очередь разбрызгивается о камни, окружающие нас.

Немного переждав, ползём обратно, к нашему взводу. В цепи уже почти никого не осталось. Лишь стонут тяжелораненые, и лежат убитые. Докладываем обстановку лейтенанту. Он не знает, что делать. Надо бы отступать, но помня последний приказ Ворошилова, боится принять самостоятельное решение. Посылает разведчика к командиру полка за инструкциями. Тот возвращается ни с чем, нет ни командира полка, ни комиссара.