Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Объ этихъ условіяхъ онъ узналъ только сл ѣдующее:

Въ свод ѣзаконовъ было сказано такъ:

На практик ѣже обыкновенно д ѣлалось такъ:

Разр ѣшеніе же на свиданья вн ѣобычныхъ дней и за р ѣшеткой онъ получилъ довольно скоро. Очевидно, его высказанное нам ѣреніе жениться на осужденной заинтересовало начальство, и для него сд ѣлали исключеніе: ему дали билетъ, по которому онъ во всякое время могъ вид ѣться съ ней въ контор ѣ, такъ что на третій день посл ѣперваго пос ѣщенія онъ прі ѣхалъ въ 10 часовъ въ тюрьму съ своимъ билетомъ.

Теперь уже никто не задерживалъ пос ѣтителей, и онъ подошелъ беспрепятственно къ самой двери. Сторожъ спросилъ, что ему нужно, и, узнавъ, что у него есть билетъ для пос ѣщенія, постучалъ въ оконце. Оконце отворилось. Другой сторожъ, съ той стороны, переговорилъ съ этимъ, зазвен ѣлъ замокъ, и отворилась дверь, въ которую впустили Нехлюдова. Его попросили подождать, посид ѣть зд ѣсь въ с ѣняхъ, пока доложатъ смотрителю. На ст ѣн ѣвис ѣла доска, на которой было выставлено число заключенныхъ на сегодняшній день, – ихъ было 3635: 2742 мущинъ и 893 женщинъ.

Пока ходили къ смотрителю, Нехлюдовъ ходилъ взадъ и впередъ по с ѣнямъ и наблюдалъ т ѣстрашные признаки острожной жизни, которая проявлялась зд ѣсь. Въ с ѣняхъ стоялъ одинъ солдатъ у двери, другой, в ѣроятно фельдфебель, красавецъ, жирный, чисто од ѣтый, выходилъ два раза изъ своей боковой двери и что то строго командовалъ, не глядя на Нехлюдова. Прошли подъ конвоемъ солдатъ, въ халатахъ и котахъ, челов ѣкъ шесть арестантовъ заключенныхъ съ носилками и лопатами, одинъ старикъ, кривой, рыжій и страшно худой, съ поразительно злымъ выраженіемъ лица. Они что то чистили на двор ѣ. Потомъ вышли развращеннаго вида женщины съ засученными рукавами, – н ѣкоторыя были не дурны собой, въ цв ѣтныхъ платьяхъ, – и см ѣясь прошли на право и вышли оттуда съ т ѣмъ же см ѣхомъ, неся булки. Сторожа жадно смотр ѣли на н ѣкоторыхъ изъ этихъ женщинъ. Это были взятыя въ город ѣза безпаспортность женщины, которыя мыли полы. И имъ за это давали булки. Черезъ 1/ 4часа ожиданія пришелъ смотритель, солдаты вытянулись, и Нехлюдова попросили въ контору.

Контора была небольшая комната во второмъ этаж ѣ. Въ комнат ѣбыли только: письменный столъ, на которомъ лежали бумаги и стояла чернильница, кресло, стулъ и диванчикъ и всегдашняя принадлежность вс ѣхъ м ѣстъ мучительства людей – большой образъ Христа.

– Сейчасъ приведутъ, – сказалъ смотритель, другой – не тотъ, который впустилъ его въ женское отд ѣленіе, но тоже дружелюбный, даже непріятно фамильярный. Онъ им ѣлъ видъ, и тонъ его разговора былъ такой, какъ будто онъ давалъ чувствовать собес ѣднику то, что они съ нимъ понимаютъ другъ друга. Онъ закурилъ папироску и предложилъ тоже Нехлюдову. Но Нехлюдовъ отказался.

– Не скоро еще. Далеко коридорами.

Д ѣйствительно, времени прошло много. И молчать все время было тяжело, и Нехлюдовъ вступилъ въ разговоръ о томъ, много ли заключенныхъ и часто ли ихъ отправляютъ. Смотритель все т ѣмъ же тономъ, что мы понимаемъ другъ друга, сообщилъ, что переполняетъ тюрьмы полиція, присылая безпаспортныхъ, а что отправляются они два раза въ нед ѣлю и все не по многу, такъ что никакъ нельзя опростать тюрьму. Вся переполнена.

Среди этаго разговора послышались шаги по каменной л ѣстниц ѣ, и подъ конвоемъ солдата показалась въ двери фигура Катюши. Она бол ѣе, ч ѣмъ въ первый разъ, им ѣла видъ робкій и испуганный. Она подошла и покорно остановилась.

– Здравствуйте, Катюша, – сказалъ Нехлюдовъ, подавая ей руку. – Вотъ я выхлопоталъ свиданье съ вами кром ѣвоскресенья и четверга.

– Вотъ какъ, – сказала она, подавая ему мягкую, вялую руку и не сжимая его руку и жалостно глядя на него своими раскосыми, добрыми глазами.

Смотритель отошелъ къ окну и с ѣлъ тамъ. Нехлюдовъ с ѣлъ у стола. Она не садилась, такъ что онъ долженъ былъ просить ее с ѣсть. Она вздохнула и с ѣла съ другой стороны стола.

– В ѣдь намъ надо переговорить много, – сказалъ Нехлюдовъ. – В ѣдь вы помните, что я сказалъ третьяго дня?

– Что вы сказали? – спросила она, точно вспоминая.

– Что я хочу жениться на теб ѣ, – сказалъ Нехлюдовъ красн ѣя.

– Помню, да, – сказала она. – Вы говорили. Только я не в ѣрю. Зач ѣмъ вамъ жениться на мн ѣ?

Нехлюдовъ облокотился рукой на локоть, который выдвинулъ на столъ, чтобы быть ближе къ ней, и сталъ говорить тихимъ голосомъ, такъ чтобы слышала она одна, а не могъ слышать смотритель.

– Я обманывалъ прежде, прежде я былъ мерзавецъ. А теперь я не хочу обманывать, а хочу загладить свою вину передъ тобой. И только этимъ я могу загладить. Я уже говорилъ теб ѣ. Не оскорбляй меня. Я уже довольно наказанъ. В ѣрь мн ѣи помоги мн ѣ. Мы женимся, будемъ жить вм ѣст ѣвъ Сибири и, можетъ быть, ты будешь счастлива. Я по крайней м ѣр ѣсд ѣлаю для этого что могу.

Она слушала его, прямо глядя ему въ лицо, мигая своими длинными р ѣсницами.

– В ѣришь ли ты мн ѣ?

– Отчего же не в ѣрить.

– Ну, такъ скажи мн ѣчто нибудь.

– Что жъ сказать? – Она помолчала. – Попросите, чтобъ меня въ дворянскую перевели, – сказала она вдругъ, – а тутъ гадость. Еще спасибо – вы деньги дали, такъ я купила всего. Они лучше стали. И м ѣсто мн ѣдали.

– Разв ѣможно зд ѣсь покупать что нужно?

– Все можно. И чаю купила, и сахару, и табаку, и вина купить можно.

– Катюша, – сказалъ онъ робко, – не пей вино. Мн ѣсов ѣстно говорить это, но я знаю, что это ужасно дурно теб ѣ.

– Немножечко ничего; вотъ если напиться, ну такъ.

– Н ѣтъ, ты, пожалуйста, не пей, об ѣщай мн ѣ.

Она помолчала.

– А курить ничего?

– И курить нехорошо. Я самъ хочу бросить, но это еще ничего, но вотъ пить.... Пожалуйста, об ѣщай мн ѣ, что не будешь.

– В ѣдь скучно очень, – сказала она, – а тутъ развеселишься.

– Н ѣтъ, ты об ѣщай твердо.

– Что же, поклясться вамъ?

– Н ѣтъ, просто об ѣщай.

– Ну хорошо, ну об ѣщаю. А вотъ что еще я васъ просить хот ѣла. Ужъ вы, пожалуйста, не откажите; большое д ѣло, – сказала она, улыбаясь.

– Да, непрем ѣнно сд ѣлаю, если могу, – сказалъ онъ, радуясь и ожидая чего нибудь важнаго.

– У меня еще въ Нижнемъ подлецъ одинъ выбилъ зубъ. Вид ѣли? – Она подняла губу. – И такъ нехорошо теперь. У Якова Семеныча (Нехлюдовъ зналъ, что Яковъ Семенычъ былъ содержатель дома терпимости Розановъ) я вставила себ ѣ, а тамъ, въ Таганской тюрьм ѣ, крючокъ отломился. Онъ золотой, и потеряла я его. А зубъ вотъ. Отдайте починить, голубчикъ, – сказала она опять и своимъ нечистымъ взглядомъ изподлобія взглядывая на него и доставая изъ за пазухи завернутый въ бумажк ѣзубъ съ однимъ крючкомъ.

– Хорошо, я отдамъ, починю. Но зач ѣмъ это? – сказалъ Нехлюдовъ. – Проще такъ.

– Ну, н ѣтъ, вы сами не полюбите.

– Хорошо, хорошо. Но вотъ что, Катюша. Я спрашивалъ зд ѣсь, нельзя ли книги передавать вамъ; мн ѣсказали, что нельзя, а что можно одно евангелье. Вотъ я привезъ. Почитай это, пожалуйста, почитай.