Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Р ѣшивъ вообще, что земельная собственность есть грабежъ, Нехлюдовъ естественно р ѣшилъ и то, что онъ самъ для себя долженъ избавиться отъ пользованія правомъ земельной собственности. И эта необходимая жертва съ его стороны въ осуществленіи его мысли бол ѣе всего утвердила его въ его р ѣшенiи. Онъ тогда даже н ѣсколько поссорился съ своей матерью, объявивъ ей, что онъ не хочетъ жить произведеніями труда, отнимаемыми у народа за незаконное наше влад ѣніе землей, и отдастъ небольшое им ѣніе, принадлежащее ему, какъ насл ѣдство отца, крестьянамъ. Мать не позволила ему сд ѣлать это, такъ какъ онъ былъ еще несовершеннол ѣтній. Изъ за этого была почти ссора и онъ, очень огорченный этимъ, у ѣхалъ отъ матери къ своимъ неаристократическимъ, сравнительно б ѣднымъ тетушкамъ.

Зд ѣсь Нехлюдовъ въ первый разъ увидалъ деревенскую жизнь и не только теоретически, но на д ѣл ѣуб ѣдился въ справедливости того, что землевлад ѣніе есть влад ѣніе рабами, но только не изв ѣстными лицами, какъ это было прежде, a вс ѣми т ѣми, кто лишенъ земли. И это открытіе приводило его въ восторгъ. 188

«Да, думалъ онъ, то было истина, и сколько ни прошло времени, истина останется истиной, и жизнь была только на томъ пути; на этомъ же пути медленное умираніе. Но что же д ѣлать теперь? – опять спрашивалъ онъ себя. – Нельзя же вернуться къ тому, что было тогда. Нельзя опять взяться за освобожденіе людей отъ земелънаго рабства. Нельзя отдать отцовское им ѣніе крестьянамъ, нельзя жениться на невинной Катюш ѣ. Но отчего же нельзя, – вдругъ вскрикнулъ въ немъ тотъ лучшій, давно подавленный и теперь оживавшій въ его душ ѣпрежній Нехлюдовъ. – Отчего нельзя? Нельзя перевернуть жизнь? Н ѣтъ, 20 разъ можно перевернуть ее, только бы вернуться къ тому, что было тогда. Чтоже? Опять взяться за заброшенныя работы, отказаться отъ им ѣнья? – спрашивалъ онъ себя. – Да, но тогда я съ этимъ вм ѣст ѣженился на Катюш ѣ. Теперь ужъ этого нельзя. Отчего нельзя? Она тутъ же, она не таже, но…» И онъ остановился въ ужас ѣпередъ той мыслью, которая пришла ему.

«Жениться на ней? на этомъ труп ѣ? Да, но в ѣдь тутъ н ѣтъ вопроса. Ты уже женатъ на ней, – опять сказалъ тотъ внутренній голосъ. Ты уже 14 л ѣтъ женатъ на ней. У тебя былъ и ребенокъ отъ нея». Онъ посп ѣшно сталъ закуривать, стараясь разогнать эти страшныя мысли. Но удивительное д ѣло: ч ѣмъ больше онъ думалъ объ этомъ, т ѣмъ больше это казалось ему необходимымъ. Только это одно отв ѣчало на вопросъ: какъ быть и что д ѣлать? Только при этомъ можно было представить себ ѣжизнь безъ мученія раскаянія.

Вся жизнь его, онъ чувствовалъ, должна была перевернуться. «Чтожъ, и женюсь, – повторилъ онъ себ ѣ. – Только сд ѣлавъ это, я могу хоть немного затушить какъ нибудь тотъ стыдъ и боль, которые мучаютъ меня. Разум ѣется, будетъ тяжело и даже стыдно, разум ѣется, придется разойтись со вс ѣми теперешними друзьями и знакомыми (ну да Богъ съ ними!), будетъ мучительно жить съ нею, съ этой развращенной женщиной, – жить, разум ѣется, не какъ мужъ съ женой, но просто жить вм ѣст ѣвъ одномъ дом ѣ. Бросить ее, оставить все какъ есть – будетъ мученье еще худшее. Мученье будетъ и въ томъ и въ другомъ случа ѣ. Разница же въ томъ, что, женившись на ней, мученье будетъ должное, а бросивъ ее, будетъ не должное. А то какже безъ мученія? Безъ мученія надо вернуться въ тотъ мракъ, въ которомъ я жилъ. Жениться на Алин ѣ, если бы она даже и пошла за меня? Разв ѣя могъ бы быть не то что счастливъ, но спокоенъ теперь, зная что она въ тюрьм ѣ, въ Сибири, въ той кор ѣразврата и одур ѣнія, въ которую ее ввергла моя жестокость? Правда, я знаю, я одинъ знаю, чтò подъ этой корой. Но какъ разбить эту кору? И осилю ли я? И какъ приступиться къ ней? Что я скажу ей, когда увижу ее? – Онъ вспомнилъ то, что онъ слышалъ про такихъ женщинъ, выходившихъ замужъ. Онъ зналъ прим ѣры возрожденія и зналъ прим ѣры такого паденія, отъ котораго уже не было возврата. И ему казалось, что Катюша теперь съ своимъ пристрастіемъ къ вину принадлежала къ этому второму разряду. Онъ вид ѣлъ передъ собой эти одутловатыя щеки, подпухшіе глаза, слышалъ этотъ хриплый голосъ. Вспоминалъ купца, котораго онъ себ ѣпредставлялъ не иначе, какъ т ѣмъ огромнымъ трупомъ, какъ онъ былъ описанъ въ протокол ѣ; вспоминалъ ея отношенія къ этому купцу. И ужасъ отвращенія охватывалъ его.

«И какая будетъ польза отъ этой жертвы своей жизнью? – начиналъ говорить въ немъ голосъ искусителя. – Исправленіе для такихъ женщинъ невозможно. Да и если бы было возможно при в ѣроятіи спасенія одной изъ ста, стоитъ ли затратить свои силы на эту одну, когда можно ихъ употребить на самое разнообразное служеніе тысячамъ? Зач ѣмъ такъ узко смотр ѣть на гр ѣхъ, на искупленіе, что оно должно быть совершено надъ т ѣмъ, кто пострадалъ отъ гр ѣха? Искупленіе въ томъ, чтобы не повторять гр ѣха и загладить его добрыми д ѣлами. Разв ѣнельзя жить хорошей, доброй жизнью, нельзя также, какъ я хочу теперь, освободиться отъ гр ѣха землевлад ѣнія и работать для освобожденія людей, не связавъ себя на в ѣки съ трупомъ», – говорилъ онъ себ ѣ. И онъ начиналъ представлять себ ѣ, ему начинала рисоваться жизнь безъ нея; но, удивительное д ѣло, онъ не могъ теперь представить себ ѣтакой жизни. И безъ нея не было жизни, и съ нею, съ этимъ трупомъ, жизнь представлялась ужасной. И вотъ онъ теперь дошелъ до того, до чего онъ дошелъ теперь. – Но что же д ѣлать? Какъ поступить теперь, сейчасъ? Выхлопотать свиданіе съ ней, пойти, увидать ее, покаяться передъ ней, дать ей денегъ? Онъ вспомнилъ т ѣденьги, которыя далъ ей тогда, и сейчасъ покрасн ѣлъ, точно онъ сейчасъ это д ѣлалъ, и остановился отъ волненія. – Но чтожъ д ѣлать еще? – Исправлять ее, употребить вс ѣсвои силы на то, чтобы исправить ее? Онъ чувствовалъ, что нужно было сд ѣлать что то страшное, необыкновенное, самоистязающее и что только одно такое д ѣло могло затушить въ немъ тотъ огонь раскаянія и отвращенія къ себ ѣ, который сжигалъ его. И это д ѣло было именно такое.

Онъ оспаривалъ требованіе того, чтобы посвятить всю свою жизнь этой женщин ѣ, хотя требованія этого ни онъ самъ и никто другой еще не заявлялъ. «И почему, согр ѣшивъ передъ этой женщиной, непрем ѣнно нужно исправлять эту самую женщину? – продолжалъ онъ оспаривать этотъ внутренній голосъ. – Если разбился сосудъ, то почему нужно глупо и непроизводительно употреблять вс ѣсилы на невозможное склеиваніе въ мелкіе дребезги разбитаго сосуда, а не на сбереженіе ц ѣлыхъ, на образованіе новыхъ? Разв ѣнельзя д ѣлать добро т ѣмъ людямъ, которымъ оно нужно и пойдетъ на пользу, а не сентиментально безъ пользы затрачивать свою энергію на невозможное? Пьяницы и проститутки не изл ѣчиваются. И почему же нельзя мн ѣжить теперь хорошей, доброй жизнью? Почему же такъ ужъ стала невозможна женитьба на Алин ѣ? – И онъ представилъ себ ѣ, что онъ д ѣлаетъ предложеніе Алин ѣ, и она не откавываетъ ему. – Но какъ же я буду жить съ нею, зная, что та въ тюрьм ѣ, зд ѣсь, въ Москв ѣ? Разв ѣнельзя жить хорошей, доброй жизнью, нельзя также, какъ я хочу теперь, изм ѣнить свою жизнь, стать опять на путь, на которомъ я стоялъ тогда, когда жилъ въ первый разъ въ Панов ѣ, не связавъ себя на в ѣкъ съ трупомъ, – говорилъ онъ себ ѣ. И онъ начиналъ представлять себ ѣжизнь безъ нея. Но, удивительное д ѣло, онъ не могъ теперь представить себ ѣтакой жизни. И какже онъ теперь, сейчасъ поступитъ? Совс ѣмъ бросить ее, скрыть отъ вс ѣхъ – правда, отъ вс ѣхъ уже не скроешь, уже сказано предс ѣдателю и губернатору, – не будетъ вид ѣться съ ней, пошлетъ ей денегъ? Это нельзя. Увид ѣть ее? – Что-же я скажу ей? Опять, какъ тогда, деньгами заплатить за свое преступленіе?» вспомнилъ онъ и покрасн ѣлъ. Сказать ей все и жениться? Но это ужасно.