Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Мисси разсказывала ему, какъ они были въ Третьяковской галлере ѣи какъ она съ всегда новымъ восторгомъ любовалась Христомъ Крамскаго.

– Это не Христосъ, а полотеръ, – сказалъ р ѣшительно Колосовъ. – Хорошо тамъ только Васнецовскія вещи. Н ѣтъ, не сойдемся мы съ вами, Мисси, – обратился онъ къ дочери своего друга.

Онъ изучилъ въ 60-хъ годахъ Куглера, смотр ѣлъ въ Рим ѣвс ѣдостоприм ѣчательности и потому считалъ себя великимъ знатокомъ въ искусств ѣ, хотя былъ совершенно лишенъ всякаго личнаго вкуса и судилъ объ искусств ѣтолько по дов ѣрію къ авторитетамъ.

Миша былъ двоюродный братъ Сони, одинъ изъ самыхъ характерныхъ молодыхъ людей новой формаціи. Онъ былъ коректенъ до посл ѣдней степени, ц ѣловалъ руки у вс ѣхъ дамъ высшаго круга, им ѣющихъ д ѣтей, прижималъ подбородокъ къ груди при встр ѣчахъ со вс ѣми д ѣвицами, передъ об ѣдомъ и посл ѣоб ѣда крестился во весь размахъ руки, имена лицъ царской фамиліи всегда произносилъ почтительно, любилъ искусства, также любилъ выпить и изб ѣгалъ серіозныхъ разговоровъ, отлично говорилъ по французски, по н ѣмецки, по англійски и на вс ѣхъ языкахъ ум ѣлъ вести шуточные разговоры, держался всегда самаго высшаго общества и ухаживалъ зa вс ѣми хорошенькими барышнями и дамами. Ему было 33 года. Онъ былъ товарищъ Нехлюдова по университету, хотя другого факультета. Они все таки были на ты.

Между ними съ начала зимы, съ т ѣхъ поръ какъ Нехлюдовъ сблизился съ Мисси, установились странныя отношенія. Миша, какъ и за вс ѣми хорошенькими д ѣвушками, ухаживалъ и за Мисси и по близости родства часто бывалъ у нихъ, иногда чувствовалъ себя влюбленнымъ въ нее и, увидавъ чувство, возникавшее между Нехлюдовымъ и ею, ревновалъ ее, но, разум ѣется, скрывалъ это и всл ѣдствіи этаго былъ всегда особенно ласково шутливъ съ Нехлюдовымъ. Сейчасъ онъ зам ѣтилъ тотъ серьезный и задушевный взглядъ, которымъ обм ѣнялись Мисси съ Нехлюдовымъ, и сд ѣлалъ видъ, что онъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа.

– Ну, когда я другой разъ буду присяжнымъ, я непрем ѣнно заявлю суду требованіе устройства какого нибудь питательнаго заведенія. Я помню, главное чувство, испытанное мною, былъ голодъ и потому досада. Это нужно въ видахъ поощренія милосердія. Ты завтракалъ гд ѣнибудь?

– Н ѣтъ, – отв ѣчалъ Нехлюдовъ.

– Ну, отъ этаго и обвиненiе. Н ѣтъ, непрем ѣнно надо, для того чтобы судъ былъ скорый и милостивый, чтобы онъ былъ сытый.

Нехлюдовъ слушалъ его и ѣлъ.

Алина была высокая, красивая д ѣвушка съ золотистыми вьющимися волосами, съ особенно н ѣжнымъ, правдивымъ выраженіемъ лица и глазъ. Проходя черезъ гостиную, въ комнат ѣникого не было. Онъ хот ѣлъ начать говорить и не р ѣшался. Она предупредила его. Она р ѣшительно остановилась посередин ѣгостиной и, взявшись за спинку золоченаго стульчика, подняла къ нему свои правдивые голубые глаза и тихо сказала:

– Я вижу, что съ вами случилось что то. Что съ вами? – сказала она, и мускулъ на щек ѣея дрогнулъ. Она заговорила просто изъ участія къ нему и изъ любопытства, но, заговоривъ, она подумала, что это объясненіе вызоветъ, можетъ быть, его признаніе, и это взволновало ее.

<���Уб ѣдившись, что Нехлюдовъ не въ дух ѣ, и пріятнаго, умнаго разговора отъ него не добьешься, Софья Васильевна начала разсказывать о страшномъ д ѣл ѣ, недавно происшедшемъ въ Тверской губерніи по случаю бунта на фабрик ѣ. – Да, это возмутительное д ѣло, – продолжалъ Колосовъ. – Вся гадость этаго д ѣла въ томъ, что крестьяне, нарушившіе право влад ѣнія землевлад ѣльцевъ, были преданы суду. И тутъ то этотъ г-нъ губернаторъ нашелъ нужнымъ изтязать крестьянъ.

– Говорятъ, умерло два челов ѣка, – сказала Кармалина. Я не могу этаго понять, какъ въ наше время челов ѣкъ нашего воспитанія…

– Что же вы хотите, когда съ высоты престола пропов ѣдуются розги и возвращеніе къ 16 в ѣку. Но тутъ возмутительно то, что именно тогда, какъ д ѣло передано законному суду, является вм ѣшательство администраціи.>

Уб ѣдившись, что Нехлюдовъ не въ дух ѣ, и пріятнаго, умнаго разговора отъ него не дождешься, Софья Васильевна обратилась къ Колосову съ вопросомъ о новой драм ѣИбсена. Колосовъ, какъ всегда, все осуждалъ, осуждалъ и драму Ибсена, высказывая свои тонкія сужденія. Софья Васильевна вставляла свои слова, долженствовавшія выказать тонкость ея пониманія. Она защищала Ибсена. Нехлюдовъ слушалъ и не могъ перестать вид ѣть закулисную сторону ихъ разговора. Онъ вид ѣлъ, во первыхъ, это выхоленное т ѣло Колосова, сластолюбиво пригубливающаго кофе и ликеръ, во всемъ дорогомъ и лучшемъ, отъ рубашки, ботинокъ до толстаго англійскаго трико жилета и панталонъ, и зналъ, что, несмотря на его состояніе хорошее, онъ служитъ еще въ банк ѣ, получая 12 тысячъ жалованья. Тоже вид ѣлъ онъ лежащую Софью Васильевну въ кружевахъ на шелковой подушк ѣвъ дорогихъ перстняхъ на тонкихъ безсильныхъ пальцахъ, которые играли когда то, какъ говорятъ, прекрасно.

– А вы хотите посмотр ѣть мой новый этюдъ? Хотите? Пойдемте.

Они встали и пошли. Она шла рядомъ съ нимъ и ничего не говорила, очевидно ожидая отъ него какихъ-нибудь объясненій. Но хотя онъ и вид ѣлъ, что онъ своимъ молчаніемъ огорчаетъ Алину, но онъ не могъ теперь ничего говорить ей, какъ прежде серьезно объ ея рисованіи. Ему, точно проснувшемуся челов ѣку, такъ странно было все то, что онъ д ѣлалъ во сн ѣ. Ему хот ѣлось одного: сказать ей, что онъ у ѣзжаетъ, и какъ нибудь показать, что онъ оставляетъ т ѣнадежды, которыя им ѣлъ прежде, но сказать этого нельзя было. Онъ нетолько не им ѣлъ права предполагать, что у нея были какія либо надежды, но онъ д ѣйствительно такъ низко ц ѣнилъ себя теперь, что и не могъ предполагать, чтобы такая прелестная, чистая д ѣвушка могла желать его любви. Глядя на нее, на всю ея изящную прелесть и сравнивая ее съ т ѣмъ ужаснымъ существомъ въ песочномъ плать ѣ, онъ испытывалъ радость жертвы, которую онъ приносилъ. Онъ вм ѣст ѣсъ т ѣмъ чувствовалъ, что теперь, когда онъ отказался отъ брачныхъ взглядовъ на нее, онъ лучше любилъ ее, просто какъ сестру любилъ и жал ѣлъ ее.

<���Нехлюдовъ въ то время былъ страстно увлеченъ ученіемъ Генри Джорджа.> 187

Еще на первомъ курс ѣ, прочтя книгу Генри Джорджа «Social Problems», а потомъ его большое сочиненіе «Progress and Poverty», онъ въ первый разъ съ необыкновенной ясностью понялъ весь ужасъ несправедливости земельной собственности, былъ пораженъ, осл ѣпленъ мыслію Генри Джорджа, и съ горячей способностью самоотверженія молодости онъ р ѣшилъ посвятить свою жизнь на разъясненіе и распространеніе этаго ученія и на уничтоженіе земельнаго рабства, какъ онъ называлъ тогда зависимость землед ѣльцевъ отъ влад ѣтелей земли. Мысль эта казалась ему до такой степени простой, ясной, неопровержимой и удобоисполнимой, что онъ не могъ понять, какимъ образомъ люди, им ѣя этотъ проэктъ Генри Джорджа, до сихъ поръ не осуществили его. Нехлюдовъ тогда вс ѣми средствами пропагандировалъ это ученіе: онъ пропов ѣдовалъ его устно и своимъ знакомымъ, и матери, и товарищамъ и написалъ професору сочиненіе объ этомъ ученіи и переводилъ Progress and Poverty по русски. <���Но не смотря на то, что онъ ни въ комъ не встр ѣчалъ тогда сочувствія: знакомые и родные, вс ѣземлевлад ѣльцы, считали его ученіе вреднымъ соціализмомъ, а либеральные професора, сочувствующiе н ѣмецкому соціализму, считали теорію Джорджа невыдерживающей критики, – онъ не охлад ѣвалъ къ своей мысли. Онъ вышелъ тогда изъ университета и р ѣшилъ самостоятельно посвятить свою жизнь осуществленiю этой идеи.> И вотъ тогда то, весь переполненный восторгомъ отъ этой идеи, онъ у ѣехалъ къ тетушкамъ и жилъ у нихъ, переводя сочиненіе Генри Джорджа, и писалъ свое русское сочиненіе объ этомъ предмет ѣ.