Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

<���Женщина эта была бы красива: красивы были и невысокій, но прекрасно обрамленный черными волосами лобъ, и прямыя тонкія брови, и тонкій небольшой носъ, и изогнутыя губы съ д ѣтски выдающейся верхней губой, и, въ особенности, агатовые большиіе добрые, немного косившіе глаза. Она была бы красива, если бы не вялое, унылое выраженіе одутловатаго лица.>

Несмотря на впечатл ѣніе неловкости и стыда, оставленное присягой, усиленное еще р ѣчью предс ѣдателя, въ которой онъ внушалъ присяжнымъ, что если они нарушать присягу, они подвергнутся уголовному суду, точно какъ будто само собой разум ѣлось, что присяг ѣникто не в ѣритъ и что удержать отъ клятвопреступленій можетъ только страхъ уголовной кары, несмотря на это непріятное впечатл ѣніе, Нехлюдовъ находился въ самомъ серьезномъ и строгомъ къ себ ѣнастроеніи, собираясь съ величайшимъ вниманіемъ исполнить свою обязанность общественной сов ѣсти.

Ему немножко сов ѣстно было, держа въ странномъ положенiи руку, об ѣщаться не лгать, какъ будто предполагалось, что онъ готовится къ этому, и непріятно об ѣщаться и клясться крестомъ и евангеліемъ, когда онъ не приписывалъ никакого значенія ни кресту ни евангелію. 183 «Но чтожъ, в ѣдь это пустая формальность», повторялъ онъ себ ѣобычное разсужденіе людей въ такихъ случаяхъ. Д ѣлать ему помогало то, что д ѣлалъ не онъ одинъ, a вс ѣ д ѣлали. Кром ѣтого, въ этомъ случа ѣпомогала Нехлюдову его способность вид ѣть комическую сторону вещей. Онъ наблюдалъ, какъ н ѣкоторые повторяли иногда половинки словъ, н ѣкоторые же совс ѣмъ шептали или отставали отъ священника и потомъ не во время догоняли его, какъ одни кр ѣпко-кр ѣпко, какъ бы боясь, что выпустятъ, держали свою щепотку, a н ѣкоторые распускали ее и опять собирали. «Неужели – думалъ онъ – старику священнику этому самому не см ѣшно и не сов ѣстно!» Сначала, когда священникъ, ожидая подхода къ нему присяжныхъ, перебиралъ л ѣвой рукой ц ѣпочку своего креста и ощупывалъ самый крестъ, Нехлюдову показалось, что ему сов ѣстно. Но когда онъ подошелъ ближе и разсмотр ѣлъ опухшее лицо и въ особенности почему то пухлую руку священника с ямочками надъ костяшкой каждаго пальца, онъ уб ѣдился, что старичку этому нетолько не сов ѣстно, но что онъ не можетъ усомниться въ томъ, что д ѣлаетъ очень полезное и важное д ѣло.

Она теперь была совс ѣмъ не та, какою она вошла въ залу. Она не потупляла бол ѣе голову, не медлила говорить и не шептала, какъ прежде, а, напротивъ, смотр ѣла прямо, вызывающе и говорила р ѣзко, громко и быстро.

– Признаю, что налила въ вино купцу капли, но не знала и не думала, что отъ нихъ можно умереть. А то бы ни за что не дала, а и то согласилась дать только потому, что была очень пьяна, – сказала она и улыбнулась, и улыбка эта, открывъ недостатокъ однаго передняго зуба, произвела на Нехлюдова впечатл ѣніе, какъ будто онъ шелъ, шелъ и вдругъ оборвался куда то.

Но съ т ѣхъ поръ, какъ они такъ нечаянно поц ѣловались, играя въ гор ѣлки, они уже больше никогда не ц ѣловались и какъ будто оба боялись этаго.

Въ числ ѣт ѣхъ мечтаній, въ которыхъ жиль въ это время Нехлюдовъ, было и то – одно изъ самыхъ главныхъ мечтаній – то, что онъ встр ѣтитъ ту женщину, которая предназначена ему, и, не зная и не любя никакой другой женщины, не растративъ себя, онъ отдастся всей душой этой любви, и она полюбить его, и онъ будетъ божественно счастливъ. Женщина эта будетъ им ѣть вс ѣсовершенства. Она будетъ и хороша, и чиста, и умна, и добра и не будетъ похожа ни на одну изъ т ѣхъ женщинъ, которыхъ онъ видалъ. Катюша немного была похожа на эту женщину, но та будетъ совс ѣмъ не то. Несмотря на такое представленіе о будущей жен ѣсвоей, иногда все таки Нехлюдовъ думалъ и о Катюш ѣ, какъ о будущей жен ѣсвоей. Почему же не она, если я люблю ее и она любить меня? Но эти мысли только изр ѣдка нечаянно приходили ему, и потому онъ ничего никогда не говорилъ объ этомъ Катюш ѣ, а говорилъ съ ней только о не касающихся его и ея предметахъ.

Заграничное пребываніе не дало ему того, что онъ ожидалъ. Онъ не встр ѣтилъ и тамъ, въ Германіи, сочувствія своимъ идеямъ. Генри Джорджа тамъ почти не знали, а если знали, то очень р ѣшительно опровергали, считая его учете неосновательнымъ. Мысли его никого не удивляли и не привлекали, и вс ѣнамекали ему на недостаточность его знаній. Чтобы пополнить эти знанія, онъ сталь слушать лекціи политической экономіи и потомъ философіи въ н ѣмецкихъ университетахъ, но государственный соціализмъ, который преподавался съ кафедръ политической экономіи, отталкивалъ его. Философія же не интересовала его въ томъ вид ѣ, въ которомъ она преподавалась. Ему съ первыхъ же лекцій хот ѣлось возражать професору. Такъ что слушаніе лекцій скоро кончилось, и онъ по ѣхалъ въ Италію, гд ѣувлекся живописью, къ которой у него были способности. Онъ нанялъ студію, сошелся съ художниками и сталъ усердно работать, мечтая о томъ, чтобы сд ѣлаться знаменитымъ художникомъ. Но и это увлеченіе продолжалось не долго. Мать ѣхала въ Петербургъ и звала его ѣхать съ собой. Онъ по ѣхалъ съ ней, нам ѣреваясь вернуться, но тутъ въ первый разъ онъ вступилъ въ Петербургское высшее св ѣтское общество, въ которомъ были связи его отца и матери. Онъ былъ принятъ какъ свой и какъ желательный женихъ. По просьб ѣматери онъ согласился поступить въ дипломатическiй корпусъ и подъ вліяніемъ тщеславія, удовлетворяемаго его усп ѣхомъ въ св ѣт ѣ, такъ какъ онъ былъ красивъ и оригиналенъ, прожилъ зиму въ Петербург ѣтакъ, какъ живутъ обыкновенно св ѣтскіе молодые люди: ухаживалъ за замужней кузиной самымъ платоническимъ образомъ и также одновременно за прі ѣзжей актрисой. Онъ не отказался отъ своихъ мыслей о несправедливости земельной собственности и даже пропов ѣдывалъ эти свои мысли въ св ѣт ѣи т ѣмъ казался очень оригинальнымъ, но самъ жилъ, проживая большія деньги, получаемыя съ земли, и обходилъ это противор ѣчіе т ѣмъ, что землей влад ѣлъ не онъ, а его мать, и она давала ему деньги. Въ эту зиму онъ началъ пить и курить, и въ эту же зиму съ нимъ случилось то, что одинъ разъ посл ѣужина, на который они съ ѣхались съ пріятелями, изъ театра они по ѣхали къ женщинамъ, и онъ палъ самымъ пошлымъ и обыкновеннымъ образомъ. Ему это было больно, но точно также какъ въ вопрос ѣо собственности, и въ вопрос ѣо ц ѣломудріи и брак ѣонъ не отказался отъ мысли о томъ, что онъ встр ѣтитъ ту совершенную и непорочно чистую женщину, которая полюбитъ его перваго и которой онъ отдастъ всю свою жизнь, но онъ только допускалъ теперь то, что полная физическая чистота будетъ только съ ея стороны.