Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

– Ну, иди, иди, – крикнула она на Сюзетку и впустила ее въ домъ, а сама осталась, какъ стояла, слушая по ѣздъ. В ѣтеръ гуд ѣлъ, р ѣка дулась и трещала въ туман ѣ.

– Все кончено, все кончено, – говорила она. – Это онъ ѣдетъ. Онъ, онъ! Хоть бы взглянуть на него.

И она поб ѣжала черезъ садъ за калитку на стаявшій крупными кристалами сн ѣгъ въ то мелкол ѣсье, черезъ которое проходила дорога. В ѣтеръ подталкивалъ ее сзади и подхватывалъ ея легкую одежду, но она не чувствовала холода. Только что она дошла до края откоса, и по ѣздъ съ своими тремя глазами показался изъ-за выемки. Онъ засвист ѣлъ, какъ ей показалось, увидавъ ее, но в ѣтеръ подхватилъ тотчасъ же и дымъ и звукъ и отнесъ ихъ. И вотъ беззвучно выдвинулся паровозъ, за нимъ темный вагонъ, и одно за другимъ поб ѣжали св ѣтящіяся окна. Разобрать ничего нельзя было; но она знала, что онъ былъ тутъ, и жадно смотр ѣла на см ѣняющіяся т ѣни пасажировъ и кондукторовъ и не видала. Вотъ проскользнулъ посл ѣдний вагонъ съ кондукторомъ, и тамъ, гд ѣпролет ѣли вагоны съ окнами, остались опять т ѣже мелкія деревца, гнущіяся отъ в ѣтра, полянки сн ѣга, сырость, темнота и т ѣже внизу напряженные звуки р ѣки. Н ѣсколько времени слышались еще звуки, св ѣтились огни и пахло дымомъ, но вотъ все затихло.

– За что, за что? – завопила она и, чтобъ выразить самой себ ѣсвое отчаяніе, неестественно поднявъ и изогнувъ надъ головой руки, съ воплемъ поб ѣжала назадъ домой напротивъ в ѣтра, подхватившего звуки ея словъ и тотчасъ же уносившаго ихъ.

–

Въ ярко осв ѣщенномъ вагон ѣ1-го класса разбитъ былъ ломберный столъ, на сид ѣньи была доска, на ней бутылки и стаканы, а за столикомъ сид ѣли, снявъ мундиры, 3 офицера, и румяный красивый Валерьянъ, держа карты въ одной рук ѣ, а въ другой стаканъ, весело провозглашалъ свою масть. 25

– Однако какъ темно, гадко на двор ѣ, – сказалъ онъ, выглянувъ въ окно.

На другой день Катюша встала въ свое время, и жизнь ея пошла, казалось, попрежнему. Но ничего не было похожаго на прежнюю. Не было въ ней невинности, не было спокойствія, а былъ страхъ и ожиданіе всего самаго ужаснаго. Чего она боялась, то и случилось. Она забеременела. Никто не зналъ этого. Одна старая горничная догадывалась. И Катюша боялась ее. Никто не зналъ, но Катюша знала, и эта мысль приводила ее въ отчаяніе. Она стала скучна, плохо работала, все читала и выучила наизусть «Подъ вечеръ осенью ненастной» и не могла произносить безъ слезъ. Мало того, что мысль о ея положеніи приводила ее въ отчаяніе, ея положеніе физически усиливало мрачность ея мыслей. Ходъ ея мыслей былъ такой: онъ полюбилъ меня, я полюбила его, но по ихнему, по господскому, это не считается, мы не люди. Онъ полюбилъ и у ѣхалъ, забылъ, а я погибай съ ребенкомъ. Да не довольно, что погибай съ ребенкомъ, рожай безъ помощи, не зная, куда его д ѣть, ч ѣмъ кормиться, но еще рожать то не см ѣй. Если родишь – пропала. А не родить нельзя. Онъ растетъ и родится. А имъ ни почемъ. Зач ѣмъ я скучна, бл ѣдна, не весела? Марь ѣИвановн ѣне весело смотр ѣть на меня.

Катюша негодовала на господъ, но не на него. Онъ не виноватъ, онъ любилъ. Съ каждымъ днемъ она становилась мрачн ѣе и непокорн ѣе. За невставленныя св ѣчи она нагрубила Марь ѣИвановн ѣ. Она сказала:

– Вы думаете, что отъ того, что вы воспитали меня, то можете изъ меня жилы мотать. Я все таки чувствую. Я челов ѣкъ. Сюзетка дороже меня.

Марья Ивановна затряслась отъ злости и выгнала ее. Когда она у ѣзжала, Марья Ивановна узнала ея исторію съ племянникомъ. И это еще бол ѣе разсердило ее. Она заподозрила Катюшу въ желаніи выйти замужъ за Валерьяна. Катюшу взяли сос ѣдніе пом ѣщики въ горничныя. Пом ѣщикъ-хозяинъ, челов ѣкъ 50 л ѣтъ, вошелъ съ ней въ связь. Когда черезъ 6 м ѣсяцевъ наступили роды, она ув ѣрила его, что это его ребенокъ, родившійся до срока, и ее отослали въ городъ. Посл ѣродовъ она вернулась къ нему, вошла въ связь съ лакеемъ. И ее выгнали.

–

Стр ѣлки Императорской фамиліи не были въ д ѣл ѣ. Когда они дошли, война кончилась. Они только прошлись туда и назадъ. Много веселаго, новаго пережили молодые люди въ этомъ поход ѣ. Везд ѣихъ встр ѣчали, чествовали, везд ѣухаживали за ними. Многіе изъ статской молодежи, перейдя на военную службу, продолжали эту военную службу. Но Валерьянъ не остался. Какъ только кончилась война, онъ вышелъ въ отставку и по ѣхалъ въ Москву, а потомъ въ деревню. 26 Прі ѣхавъ въ деревню, онъ тотчасъ же по ѣхалъ къ теткамъ. Поэтическое воспоминаніе о Катюш ѣпривлекало его. Но Катюши уже не было у тетокъ. На ея м ѣст ѣбыла Варвара вдова, толстая, здоровая женщина, которую тетки преобразили по своему въ субретку, над ѣвъ на нее фартучекъ и пріучивъ ее къ той же чистот ѣ. Былъ тотъ же кофе, т ѣже сливки, та же отд ѣлка вс ѣхъ мелочей жизни, но Катюши не было. Когда Валерьянъ спросилъ о ней, Катерина Ивановна начала было разсказывать, сожал ѣя о ней, но Марья Ивановна строго перебила ее и, хмуря свои густыя черныя брови, коротко сказала:

– Разстались. Дурно повела себя.

И взглянувъ на Валерьяна, отвернулась отъ него. Валерьянъ понялъ, что его участіе въ дурномъ поведеніи ея было изв ѣстно и что тетки обвиняли ее, а не его, 27 и ему стало ужасно жалко и стыдно. Онъ вечеромъ вошелъ въ комнату къ Катерин ѣИвановн ѣ, гд ѣона д ѣлала пасьяны посл ѣоб ѣда. Она думала, что онъ хочетъ погадать, но онъ сталъ распрашивать ее о Катюш ѣ. Онъ признался во всемъ тетушк ѣи, распрашивая ее, 28 постоянно повторялъ:

– Тетинька! В ѣдь я мерзко поступилъ? Подло. В ѣдь это подло?

Все, что разсказала о Катюш ѣдобрая Катерина Ивановна, о томъ, какъ она скучала, какъ читала Пушкина, стала разс ѣянна, какъ читала «Подъ вечеръ осенью ненастной», ужасно волновало его. На него жалко и страшно было смотр ѣть, когда онъ съ жалкимъ выраженіемъ лица переспрашивалъ по н ѣскольку разъ, какъ все было, особенно то, что мучало его:

– Такъ и сид ѣла молча въ слезахъ? Такъ и сид ѣла и читала? Тетинька, в ѣдь я мерзавецъ. Правда, это гадость? Да в ѣдь надо поправить.

Когда онъ узналъ, что она была беременна, не было конца его распросамъ.

– Да н ѣтъ, не можетъ быть? В ѣдь это гадость. Да гд ѣже онъ, ребенокъ? И почему вы думаете, что это отъ меня?

– Да Авдотья говорила.

– Ma tante, 29 надо его взять, найти. А главное ее.

Но когда тетка сказала, что она совс ѣмъ испортилась (по сплетнямъ деревенскимъ все было изв ѣстно у тетушекъ), Валерьянъ сталъ успокаиваться. «Да, но все таки гадко съ моей стороны. А какая милая, какая простая была», думалъ онъ.

Такъ онъ по ѣхалъ, ничего не предпринявъ. И такъ съ т ѣхъ поръ жизнь и его и ея пошли совершенно отд ѣльно и независимо другъ отъ друга. 30 Онъ сначала попробовалъ служить, отдаться честолюбію, но это было не по характеру, онъ р ѣшительно не могъ притворяться, подд ѣлываться и тотчасъ же вышелъ. Онъ по ѣхалъ за границу, въ Парижъ, попробовалъ наслажденія самыя утонченныя, чувственныя. Это тоже было ему не по характеру и оттолкнуло его. 31 Онъ вернулся въ Россію, въ деревню. Конецъ л ѣта и осень проводилъ онъ на охот ѣ, зиму въ Петербург ѣ, Москв ѣили за границей. Не говоря объ удовольствіяхъ матеріальныхъ, чистоты, изящества пом ѣщеній, одежды, экипажей, пищи и питья, куренья, къ которымъ онъ привыкъ какъ къ необходимымъ условіямъ жизни, удовольствіями главными его были чтеніе художественныхъ произведеній, которыя онъ очень в ѣрно и тонко чувствовалъ, и музыка, въ особенности п ѣніе – женское п ѣніе, особенно сильно д ѣйствовавшее на него.