Алексей Леонтьев - Эволюция, движение, деятельность

Иногда качественное отличие поведения антропоидов от низших обезьян пытаются увидеть в способности употребления последними так называемых «орудий», что якобы сближает их деятельность скорее с человеческой деятельностью, чем с деятельностью настоящих животных. Это – глубокое заблуждение. В его основе лежат, насколько мы могли это установить, судя по приводимым аргументам, три главных момента.

Первый из них составляет фактически неточное указание на то, что употребление «орудий» свойственно исключительно антропоидам. Как показано И. Биеренс-де-Хааном (1931) и Г. Клювером (1933), а у нас – В.П. Протопоповым (1935) и Р.С. Рогинским (1939), использование, например, палки у низших обезьян лишь затруднено, но отнюдь не невозможно [220] . О том, что эта деятельность действительно свойственна им, а не является для них случайной, искусственно построенной в эксперименте – подозрение, которое не лишено оснований, если присмотреться к деталям опытов, – совершенно категорически подтверждено исследованием Клювера (1937). В цитируемом исследовании различные опыты, проведенные прежде с низшими обезьянами, были затем повторены с ними через большой промежуток времени (2–3 года), на протяжении которого животные вовсе не упражнялись в решении соответствующих задач. Полученные данные показали, что в то время как некоторые приобретенные прежде навыки у них утратились, операция доставания плода с помощью палки осуществлялась сразу же, не требуя восстановительного периода [221] . Этот факт запоминания употребления палки «раз и навсегда» с совершенной очевидностью показывает, что оно не является у этих животных результатом образования простого навыка, но что оно формируется у них так же, как у антропоидных обезьян.

Второй момент, на который опирается идея общности «орудийного» (в действительности – квазиорудийного) поведения антропоидов и человеческой, подлинно орудийной деятельности, это – описанные у антропоидов факты «изготовления орудий». Знаменитое определение человека как tool-making animal*, данное Франклином, укрепляет в нашем сознании значение этих фактов. Однако именно эти факты являются наименее неясными. Для доказательства того, что обезьяны действительно изготавливают свои «орудия», охотнее всего поверхностно цитируют данные Кёлера; однако при этом отвлекаются от целого ряда весьма важных обстоятельств, которые резко ограничивают этот вывод. Сам Кёлер действительно рассматривал процессы изготовления орудий как процессы того же рода и вида, что и другие изучавшиеся у обезьян интеллектуальные процессы, но при этом термин «изготовление орудий» (Werkzeugherstellung) употреблялся им весьма широко, что он специально и оговаривает. Если же принять этот термин в его более точном и узком значении, то оказывается, что те факты, к которым он может быть отнесен в этом случае (например, составление длинной палки из более коротких), как раз свидетельствуют о совершенно своеобразном протекании процесса изготовления «орудий», совсем ином, чем доставание плода палкой и т. п. Приведем точное описание опыта с Султаном: 1) животное начинает с «плохих» ошибок, пробуя доставать ящиком; 2) пытается достать приманку одной тростинкой, далее подталкивает ее второй тростинкой, причем это повторяется много раз; 3) наблюдатель оказывает помощь животному, вдвигая на глазах последнего указательный палец в отверстие одной из тростинок; 4) животное теперь небрежно играет тростинками, не обращая более внимания на приманку; «при этом случайно получается, что оно держит перед собой в каждой руке по тростинке и именно так, что они лежат на одной линии; 5) животное, наконец, соединяет тростинки и начинает действовать ими по отношению к приманке; 6) на следующий день оно снова начинает с подталкивания одной тростинки с помощью другой, как во втором случае; 7) наконец, воспроизводит правильное решение. Совершенно очевидно, что процесс этот идет существенно иначе, чем, например, нахождение обходного пути или простое употребление палки. Он гораздо больше зависит от случайности, главное же – процесс первого складывания тростинок происходит, как это ясно указывает и сам автор, вне всякого отношения к дальнейшей деятельности и, следовательно, не возникает в качестве одной из ее фаз («фазы подготовления»). Поэтому мы отнюдь не склонны переоценивать значение этих фактов, а тем более видеть в них доказательство качественного своеобразия поведения антропоидов; пристальный анализ этих фактов говорит о том, что так называемый процесс «изготовления орудий» обнаруживает черты, которые, наоборот, сближают его с протеканием сложной приспособительной деятельности у более низкостоящих животных.

Наконец, третья и, пожалуй, самая главная причина, ведущая к чрезмерному и поэтому должному сближению «орудийной» деятельности антропоидов с человеческой деятельностью, заключается в недостаточном учете специфики последней. В частности, и сами человеческие орудия являются принципиально иными, чем квазиорудия животных.

Различие между ними состоит вовсе не только в том, что животные употребляют свои «орудия» в более редких случаях, чем первобытные люди. Их различие, тем не менее, может быть сведено к различиям в их материальной форме. Наконец, различие между «орудиями» животных и орудиями человека не может заключаться и в психологических предпосылках самого процесса их употребления; ведь в обоих случаях отношение употребляемого средства к предмету деятельности должно быть как-то обнаружено и отражено в психике субъекта.

Гораздо более существенное отличие внешних средств, употребляемых животными, по сравнению с орудиями человека, заключается в том, что они лишены устойчивого, фиксированного за ними значения, в то время как человеческие орудия имеют всегда определенную функцию; что поэтому животные не изготавливают заранее и не хранят своих «орудий», словом, не делают их предметом своего отношения, в то время как человек вступает в отношение к орудию именно как к таковому, что доказывается тем простым фактом, что он начинает их производить. Однако и эти различия, взятые сами по себе, ничего еще не в состоянии нам объяснить и, наоборот, в свою очередь нуждаются в объяснении.

Действительно, отличие человеческих орудий от квазиорудий животных мы можем вскрыть, лишь обратившись к объективному рассмотрению самой той деятельности, в которую они включены.

Как бы ни была сложна «орудийная» деятельность животного, она никогда не имеет характера общественного процесса, она не совершается коллективно и не определяет собой отношения, общения осуществляющих ее индивидов. Как бы, с другой стороны, ни было сложно инстинктивное общение между собой индивидов, составляющих данное животное сообщество, оно никогда не строится на основе их «производственной» деятельности, не зависит от нее, ею не опосредствовано. Поэтому только в человеческом труде возможно истинное орудие. Орудие и есть предмет, особенность которого заключается в том, что посредством его осуществляются трудовые действия, трудовые операции. В этом и состоит главное отличие настоящего, человеческого орудия от квазиорудий животных. Палка, с помощью которой действует обезьяна, и палка в руках человека, осуществляющего процесс труда, – это глубоко различные по своей природе вещи. Орудие человека есть не только предмет, имеющий определенную форму и обладающий определенными свойствами. Это также предмет, имеющий определенный способ употребления, который выработан общественно, выработан в процессе труда и который закреплен за ним. Поэтому, например, топор, когда мы рассматриваем его как орудие, а не просто как физическое тело, это не только две соединенные между собой части – та часть, которую мы называем топорищем, и часть, которая является собственно топором. Это, кроме того, тот общественно выработанный способ действия, те операции, которые материально оформлены, как бы кристаллизованы в нем. Поэтому овладеть орудием вовсе не значит обладать им, но это значит овладеть тем способом действия, развитие которого его породило и средством осуществления которого оно является.