Марике Нийкамп - 54 минуты. У всех есть причины бояться мальчика с ружьем

Потому что он сам именно так и поступает. Он встретился со своим горем. Нет, он вовсе не прячется за спиртным и злостью, отпугнув половину покупателей своим ужасным настроением. Пугая меня. Нет, это не так. Только не мой отец. Я бы закатила глаза, если бы не боялась, что он увидит.

– Есть, сэр, – шутливо салютует Тай.

Я не отрываю взгляда от тарелки и не говорю ни слова.

Оглядываясь назад, я понимаю, что ни отец, ни я не поняли, что имел в виду Тай.

Я думала, что он решил помириться с Томасом и Клер, и была рада. Наконец-то он станет больше похож на себя прежнего. Я ошибалась.

Выстрел над головой вырывает меня из потока мыслей.

Я смотрю на чужого человека. Это совсем не тот, кто показал мне заброшенный сарай у хлопковых полей, где я могла бы танцевать тайком. Это совсем не тот, кто купил мне пуанты, когда мои слишком истрепались. Он похож на Тайлера и говорит как Тайлер, но это другой человек.

Это совсем не он.

– Шагай живее, или я пристрелю мальчишку.

Это чужой.

Сосредоточившись на проходе, я делаю два шага, еще шаг. Я закусываю губу, перешагивая через тело девушки чуть старше меня. Когда я дохожу до сцены, ужас охватывает меня. Я сгибаюсь почти вдвое. Я вижу тела полудюжины учителей. За тремя ранеными ухаживают коллеги. Новичок привалился к стене. Лицо его пожелтело, кровь хлещет из раны на плече. Безжизненное тело Ниа лежит в нескольких футах от него.

Я замираю. Я не могу подойти ближе, даже если это необходимо. Я с трудом сглатываю.

– Зачем , Тайлер?

Не отрывая от меня взгляда, он подходит ближе. Все, кто находится рядом, видят то же, что и я. В его взгляде нет чувств и эмоций – нет ничего человеческого.

Он подходит, хватает меня за волосы и тащит на сцену.

– Почему ты не могла просто послушаться меня? – шипит он так, что это слышу только я.

Я спотыкаюсь, но Тайлеру нет до этого дела.

– Думаешь, ты особенная? – рычит он. – Ты когда-нибудь думала о ком-то еще? О своей семье? О своей такой особенной подружке? Или ты способна думать только о себе?

Он наводит ствол на мою ногу.

– Пожалуйста, нет!

Щеки мои пылают так жарко, что слезы испаряются. Но я собираюсь и смотрю прямо ему в глаза.

– Я люблю тебя, – шепчу я.

И тогда он улыбается. Глаза его искрятся. Это Тай, которого я знаю.

И это убивает меня.

Кому: Сестра

Приди и забери меня. Я хочу домой. Я хочу домой.

Пожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйста.

Впереди показались ворота школы. Мы съезжаем на обочину. Мимо нас проносятся полицейские машины. Женщина-офицер поворачивается и смотрит на нас:

– Сейчас мы подъедем к школе. За линию оцепления не заходить. Это понятно? – Она ждет нашего согласия. – Один из наших сотрудников придет поговорить с вами. Ему нужно знать, что вы видели и слышали, все, что может быть полезно. Мы рассчитываем на ваше полное содействие, да?

Крис смотрит на меня. Мне становится больно при мысли, что придется говорить о Тайлере. О Тайлере, которого я знала. И которого не понимала. Я не хочу, но как можно промолчать?

– Да, мэм.

– В городе создается центр экстренного реагирования, так что вам будет куда пойти.

На этот раз ее улыбка чуть кривовата. Впервые в ее голосе звучит что-то человеческое. Она больше похожа на встревоженную старшую сестру, а не на полицейского, следующего протоколу.

– Ребята, я понимаю: вы хотите знать, что происходит. Я бы тоже хотела, если бы мои друзья оказались заперты в аудитории. Но пока мы не можем делиться информацией. Полагаю, вы не станете мешать нам выполнять свою работу?

Крис кивает первым. Я выдавливаю из себя:

– Нет, мэм. Мы не станем… – Умолкаю, потом добавляю: – Мы можем помочь. Мы можем нарисовать схемы. Показать вам…

– Нет, это слишком опасно, – перебивает она. – У нас есть поэтажные планы. Мы сделаем для ваших друзей все, что только сможем. Мы постараемся, чтобы все были в безопасности, но вы участвовать в этом не должны.

Она хмурится, и лицо ее темнеет, а голос дрожит.

Она резко кивает и поворачивается к лобовому стеклу. Потом оглядывается через плечо и выезжает на дорогу, оставляя нас на заднем сиденье в полной тишине.

Заперты в аудитории. Похоже на правду. Стрельба началась как раз тогда, когда должна была закончиться речь директора Трентон, но почему-то я об этом не подумала. Паника. Люди кидаются в коридоры. Это понятно. Но чтобы вся школа попала в заложники, а Тайлер пришел с оружием? Я не могла представить это даже в самом кошмарном сне. И не хотела знать сейчас. Аудитория – не охотничьи угодья, это простой тир.

Это морг.

Я сплетаю пальцы с пальцами Криса и прижимаюсь к нему. Нам повезло гораздо больше, чем я думала. Если бы не Мэтт, сейчас я мечтала бы только об одном: оказаться дома, в безопасности. Я бы забилась в норку, позвонила Трейси и ждала, когда этот кошмар закончится.

Машина тормозит и сворачивает на парковку. Женщина-офицер машет полицейскому, устанавливающему линию оцепления. Он показывает рукой, чтобы мы ехали дальше. Она тянется к рации:

– Десять-двадцать-три. Прибыла на место.

И вот мы снова в школе.

Дикая ярость сжигает мой страх. Если Тайлер хоть пальцем коснется Отем, если причинит ей боль, я прокляну его, призвав на помощь всех духов Абуэло и всю злость, что кипит во мне. Я убью его, даже если он убьет меня раньше.

Я разрываюсь между Томасом за дверью и Отем передо мной. Воздух сжимается, и я не могу дышать, я не могу дышать, я не могу дышать.

На другой стороне зала два учителя медленно поднимаются на ноги. Поднимаются и ученики за их спинами. В центре группы девушка, которая помогала запирать замок.

Она в ярости.

Я думала, стены убили нашу отвагу, но похоже, они наоборот ее укрепили. Мы не просто сражаемся за жизнь – мы боремся за надежду и тысячу завтра.

На краю сцены Отем стоит перед братом.

Она переводит взгляд с винтовки на Тайлера и обратно. Вокруг меня раздается шепоток:

– Он сказал «подружка»?

– Но она…

– Думаешь, он имел в виду…

Одной рукой я прижимаю колени к груди, а другой нашариваю сумку, словно она может меня защитить.

Всю жизнь Отем мечтала только о танцах. Мечтала только обо мне. Но она никогда никому об этом не говорила. Слишком боялась. Оппортьюнити мог не одобрить. Зная ее семью, это совершенно нормально.

Нет, это неодобрение ничего не изменило бы. Их отношения уже разладились.

Но Отем никогда не показывала своих чувств. Ни страха. Ни гнева. Ни счастья – только когда танцевала. Она была слишком хорошо вышколена, слишком боялась проговориться и позволить причинить себе боль. Но я понимала ее боль. Всегда понимала. Как бы мне хотелось, чтобы она посмотрела на меня так, как когда-то.