Роберт Бертон - Разум VS Мозг. Разговор на разных языках

Легко найти массу психологических объяснений «эффекту Даннинга – Крюгера». Но что, если между отсутствием способностей к логике и завышенной самооценкой этих способностей существуют более прямые отношения?

Задумайтесь на мгновение, как мы приходим к логическому решению. В случае сложных и хитроумных вопросов требуются время и метод проб и ошибок, чтобы отфильтровать логические ошибки, которые могут быть отнюдь не очевидны. Чем сложнее проблема, тем лучше будет, если мы посмотрим на нее под всеми возможными углами. Необходимы хорошее воображение, широта мысли и готовность избегать поспешных решений. А если человек испытывает преждевременное чувство уверенности в правильном ответе? Или ощущает, что текущий ответ лучше, остроумнее других или кажется ему более знакомым? Как только эти чувства прочно займут свое место в сознании человека, вероятность возникновения подозрения, будто цепь рассуждений может иметь изъяны, станет значительно ниже. Мы все проходили тесты с выбором ответа из списка [25]  Вид теста, предполагающий выбор правильного ответа из ряда предложенных вариантов. – Прим. пер. , в которых нередко правильность одного ответа кажется более вероятной только потому, что он выглядит более знакомым, чем остальные. Ощущение знакомости – это способ, которым мозг сообщает вам, что ответ имеет некоторое сходство с ранее сохраненным воспоминанием или частью данных.

Критическое мышление – это навык, который приобретается так же, как умение играть на клавишных инструментах. Точно так же, как мы вырабатываем нейронные цепи для игры на фортепиано, мы развиваем и репрезентативные карты для определенного образа мышления. Если текущая цепь рассуждений совпадает с тем, как мы рассуждали в прошлом, то появление ощущения знакомости и правильности становится более вероятным.

И наоборот, новая цепь рассуждений, скорее всего, будет казаться странной, незнакомой и неправильной. Чем больше мы полагаемся на такие непроизвольные ментальные ощущения как чувства знакомости и правильности, тем вероятнее, что мы будем настойчиво следовать собственному убеждению в непогрешимости своей логики, даже когда сталкиваемся с потенциально противоречащими ей свидетельствами (как в исследовании Даннинга – Крюгера).

Есть и другие ментальные ощущения, влияющие на логику, на которые реже обращается внимание. Издавна существует убеждение, что математики и другие ученые используют красоту как подсказку, истинно суждение или нет. Некоторые математики полагают, что чувство прекрасного является основной мотивацией для математических открытий [76]. Всемирно известный логик Бертран Рассел однажды написал: «Математика, если правильно на нее посмотреть, обладает не только истиной, но и высшей красотой, холодной и строгой, как красота скульптуры, красотой, не взывающей ни к какой стороне нашей слабой натуры, без пышного блеска, как живопись или музыка, но безупречно чистой и способной демонстрировать такое незыблемое совершенство, которое доступно только величайшему искусству. Истинное духовное наслаждение, восторг, ощущение себя чем-то большим, чем Человек, который является лишь пробным камнем высшего совершенства, у математиков можно встретить так же, как у поэтов» [77]. Пал Эрдёш, знаменитый математик, говорил: «Почему числа прекрасны? Это все равно, что спросить, почему прекрасна Девятая симфония Бетховена. Если вы сами не понимаете, почему это так, никто не сможет вам объяснить. Я знаю, что числа прекрасны. Если не прекрасны они, то в мире вообще нет прекрасного» [78]. Это ощущение прекрасного качественно отличается от чувства уверенности. Как указал Эрдёш, существует ощущение красоты чисел, не связанное ни с одним конкретным смыслом или заключением. Числа прекрасны сами по себе. Рассел выразил это чисто эстетическое чувство в виде красивого сравнения, приравняв математику к великому искусству.

Чтобы проверить эти гипотетические отношения между красотой и восприятием истины, в 2004 г. группа исследователей во главе с Рольфом Ребером из Университета Бергена, Норвегия, изучала воздействие симметрии на субъективное восприятие правильности простых вычислений. Выбор симметрии как воплощения красоты был основан на общем предпочтении симметрии, наблюдаемом у людей, других приматов и большого количества различных видов, включая шмелей, рыб и птиц, а также часто упоминающейся связи между воспринимаемой симметрией и «математической истиной» (возможно, корреляция предпочтения симметрии и красоты притянута за уши, но я ценю изящество исследования, поэтому принял его исходную предпосылку). Если я не прав, используйте мое заблуждение как доказательство в пользу моей аргументации.

Исследователи конструировали зрительное представление задач на сложение с помощью кластеров точек. То есть пример демонстрировался как 10 точек + 20 точек, а затем ответ – 30 точек. Половина представленных сумм была правильной, остальные – неправильны, например, 12 точек + 21 точка равно 27 точек. Половина сумм была создана из симметричных точечных схем, другая – из асимметричных. Каждый комплект точек показывали в течение менее чем 2 секунд – недостаточное количество времени, чтобы как следует пересчитать точки.

Сразу после того, как картинка исчезала, участника исследования спрашивали, была ли сумма правильной. Выяснилось, что симметричные схемы гораздо чаще казались участникам правильными, чем асимметричные с тем же количеством точек. Ребер уверен, что симметрия позволяет ускорить нейронные процессы, которые, в свою очередь, вносят определенный вклад в восприятие точности утверждения [79]. Иначе говоря, ускоренная нейронная обработка повышает вероятность того, что испытуемые будут интерпретировать ответ как правильный.

В целях тестирования этой идеи исследователи разработали простой эксперимент. На видеомониторе они быстро показывали слово, за которым следовала его возможная анаграмма. Участников исследования просили оценить вероятность того, что второе слово было действительно анаграммой первого. Достаточно уверенно можно сказать, что чем короче было время показа второго слова, тем больше была вероятность, что оно покажется правильным (подходящей анаграммой) независимо от того, был ли этот ответ правильным или нет. Слова, появлявшиеся на 50 миллисекунд, гораздо чаще оценивались как правильные, чем те, что демонстрировались в течение 150 миллисекунд. Аналогичная корреляция была обнаружена при представлении математических уравнений, за которыми следовали возможные ответы. 50 миллисекунд дополнительной демонстрации было достаточно, чтобы значительно снизить вероятность того, что ответ будет воспринят как правильный.