Тесла Лейла Хугаева - Клиника доктора Бене Финкеля

– Ну, ты успокоился? – строго и ласково спросил он его юношу.

– Мне стыдно, мне так стыдно, – расплакался Саша, уткнув лицо в дрожащие руки. – Где моя мама? Где мама?

– Я здесь, сынок, – прибежала Нина Александровна. – Я уже здесь. Вон и папа вернулся. Он отвез Ларису домой. Завтра поговорите и помиритесь. Все будет хорошо.

– Она меня никогда не простит, мама, – плакал Саша, в плечо матери. – Мне так стыдно, так стыдно.

– Вот, выпей вот это. – Нина достала из сумки таблетку и дала ее сыну. – Борис, отвези Сашу домой и уложи спасть. А я тут распоряжусь, и приеду вслед за вами.

Гости постепенно разошлись, Бене и Нина остались в саду-ресторане одни. Нина больше не выпускала его из своих объятий.

– Не плачь, дорогая, Саша будет здоров.

– Это был шуб, да, Бене? Это был шуб? Паранойа? Мания ревности? Я замечала, замечала, что он менялся все последнее время, особенно когда влюбился. Бене, мой сыночек, мой Сашенька, Бене!

– Нина, дорогая, успокойся, жизнь моя, сердце мое. Видишь, я твой, я с тобой, я всегда буду рядом. Мы спасем Сашу. Ведь он мне как сын. Разве я дам ему утонуть. Мы его вытащим!

– Ты знаешь, – говорила сквозь слезы Нина, – я как будто чувствовала, что он будет с нашим Андреем Николаевичем, в твоей экспериментальной группе. Я давно поняла, Бене, но не знала что делать, не знала! Я отдавала ему все тепло и всю заботу. За что мне, Бене?

– Андрей Николаевич —тоже сын потрясающей мамы. Разве ты не видела эту славнную женщину? Я даже не знаю кто из них интеллигентнее, сын или мать.

– Поцелуй меня милый, прошу тебя. Люби меня. Люби меня, Бене. Или твоя любовь, или поднимусь к себе, и прострелю себе голову.

Бене отвез Нину Александровну домой. Она все не могла насладиться его целительными объятиями, и когда они уже приехали, опять нырнула к нему на колени, и опять ласкала его черную кудрявую голову с ненасытностью дикой кошки. Бене терпеливо ждал, когда она успокоится. Потом набрал Тополеву, и попросил его спуститься за женой. Тополев открыл дверь и увидел Нину Александровну, мирно спящую на коленях Финкеля. Он видел и блаженную улыбку на ее лице и нежные обхват его шеи, и честные глаза Финкеля. Он все понял, и знал, что должен благодарить Финкеля за жизнь своей жены.

Он ответил ему таким же твердым и искренним взглядом.

– Спасибо Бене, друг. Я тебе не забуду. Этим вечером ты спас нас всех. И больше всего ее. – он кивнул на жену. Потом аккуратно взял ее на руки, и понес домой. Бене смотрел с какой нежностью он несет свой драгоценный груз, и чувствовал как слезы текут по его щекам. Когда-то он также вынес свою жену из раздавленной машины. Но его жена уже была мертва.

Было решено выписать Андрея Николаевича Орлова с тем, чтобы он смог вернуться к нормальной жизни. Андрюша уже не трепетал свободы, и больше не чувствовал себя таким зависимым от бесед с доктором Леви-Финкелем. Это было очень кстати, поскольку только возвращение к нормальной жизни могло утвердить и самого Андрея Николаевича, и окружающих в мысли, что Андрей окончательно здоров. Действительно, Андрей Николаевич поспешил вернуться на службу в лютеранскую церковь, где он служил пастором, и жизнь его потекла прежним размеренным ходом. Он все еще часто созванивался с Леви-Финкелем, на чем последний и сам настаивал, чтобы контролировать процесс выздоровления. Они по прежнему много времени уделяли вопросам философии, но теперь уже Бенедикт Яковлевич учился у своего пастора. Беседы с Орловым открыли для самого доктора Бене всю важность поставленных Андреем вопросов для современной науки.

Доктор Бене не послушал своих коллег, и не стал откладывать защиту диссертации. Комиссия была готова выслушать научный доклад Леви-Финкеля всего через месяц. Бенедикт Яковлевич в глубине души очень переживал, как справится Андрюша. Поэтому решено было, что Андрей будет приходить каждую субботу до дня защиты диссертации, и проходить вместе с коллективом клиники Бене импровизированную защиту. Так и поступили. Андрея Николаевича ставили у кафедры, а коллектив клиники во главе с Финкелем садился напротив. Чтобы воссоздать весь официоз атмосферы, которая будет на защите, Финкель и его коллеги обращались к пастору Орлову со всеми формальностями, и со всей строгостью, которую могли предположить у аттестационной комиссии. Андрей рассказывал о себе снова и снова, во всех подробностях вспоминая три периода своей жизни: до болезни, болезненный период, и период выздоровления. О каждом периоде говорили отдельно, и в каждом периоде его научили выделять и уметь аналитически рассказать о самом главном.

Месяц близился к концу, и пока все было хорошо. Андрюша успешно реабилитировался на работе, прихожане с любовью встретили своего пастора. Три репетиции защиты диссертации с участием Андрея Николаевича прошли спокойно и обстоятельно. Доктор Бене и весь коллектив клиники внимательно изучали реакции Андрея, и пришли к выводу, что он уравновешен, спокоен, уверен в себе, и даже ироничен. Коллеги поздравляли Бенедикта Яковлевича, которому поначалу совсем не хотели верить. Однако, беседы с Андреем убедили их в том, какую титаническую работу проделал Бенедикт Яковлевич за этот год каждодневных многочасовых бесед с Орловым.

Наконец, диссертационный совет, председатель, заместили председателя комиссии, экспертный совет были назначены. Финкель громко зачитывал коллегам состав диссертационного совета, когда они как обычно собрались у него в кабинете после работы.

– Вы только посмотрите, они назначили Манкевича председателем, а Рыжайло и Галытьбу его заместителями. Мои самые ярые оппоненты. Десять докторов медицинских наук, два доктора биологических наук, пять докторов психологии и два доктора философских наук. Серьезно подошли к составу экзаменаторов. Чувствую себя школьником.

– Откажись Бене, пока не поздно, – серьезно возразил ему Михельсон. – Я знаю, что не послушаешь, но я должен тебя предупредить. Все может закончиться очень плохо. Вплоть до закрытия клиники. Слишком революционная у тебя тема. Тебя запишут в обычные антипсихиатры, а к ним давно никто серьезно не относится. С такими новаторскими темами можно писать романы, а вот работать на практике могут просто запретить. Подумай о нас и о клинике. Если не хочешь подумать о своей репутации ученого.

Бене только пожал плечами. Когда все разошлись, и они с Ниной Александровной остались одни, он спросил ее о здоровье Саши. Нина расплакалась.

– У меня больше нет сомнений, что это был шуб, Бене. Он стал совсем другим. Две недели он послушно продолжал ходить на лекции в университет, словно бы хотел что-то себе доказать. Ларису больше не хочет ни видеть, ни знать. Логические аргументы больше на него не действуют. Он опять верит всему бреду, что тогда услышал. Он страшно зол на нее, и считает погубленной и свою репутацию, и свою жизнь. Он рассказал мне все это вчера. Я проплакала всю ночь. У меня больше нет сомнений. Я предложила ему лечь в клинику, к тебе на обследование. Что тогда началось, Бене! Он стал кричать что мы все хотим от него отделаться, запереть его в сумасшедшем доме, что он не позволит сделать его безумцем и тп. Оказалось, все ему милее психиатрической клиники. Даже нашей клиники, где все знают его и он всех. Если бы он сказал о других местах, я бы его поняла. Но всем известен твой гуманизм, а для него здесь все просто родные люди. Ему было легче заставлять себя две недели сидеть на лекциях и терпеть разговоры вокруг о скандале на свадьбе, чем одна мысль лечь к нам на обследование. Но вчера он сдался. Больше говорит ни ногой в университет. Я не знаю, что мне делать, дорогой. Научи меня, я совсем растерялась.