Тесла Лейла Хугаева - Клиника доктора Бене Финкеля

Бенедикт Яковлевич не чувствовал под собой ног от счастья. Он спустился в зал к своим коллегам и попросил их привести Андрея Николаевича. Теперь Финкель не сомневался, что все получится, и что они непременно победят. Он вспомнил счастливые глаза Андрюши, когда они ехали сюда:

– Я самый счастливый человек! – сказал он утром доктору Бене. – И сегодня самый счастливый день в моей жизни! Я смогу помочь тысячам людей! И мы вместе помогаем в божеском деле открытия истины для всего человечества! Ах, я готов благословлять свою болезнь, доктор Бене, и все это благодаря вам! Вы подарили мне этот праздник!

Бенедикт Яковлевич смотрел, как Андрюша прошел мимо него и поднялся на кафедру.

– Здравствуйте, господа, – улыбнулся он всем присутствующим своей обаятельной улыбкой, которая стала неотразимой из-за светившегося в ней счастья. – Меня зовут Андрей Николаевич Орлов, я – пастор лютеранской церкви. Около года назад я тяжело заболел. Все началось с того скандала в католической церкви, о котором вы наверняка слышали: о массовой педофилии в среде католических священников по всему миру. В результате я покинул католическую церковь, но удар оказался слишком велик. Он пробил всю толщу моего этического и философского мировоззрения и заставил искать новые истины, и новую философию.

Это был, как говорит доктор Леви-Финкель, когнитивный и этический кризис, но я тогда этого не понимал. Я считал, что мир поглотил дьявол и что я сам становлюсь частью этого дьявола, служу ему. Тогда у меня началась болезнь, которую доктор Бене называет шизофреническим психозом. Мне везде мерещился дьявол, и жизнь потеряла для меня смысл. Мне было страшно и больно, я потерял способность свободно размышлять, я мог только бояться. Тогда мама, Ольги Никитишна, определила меня в клинику доктора Бене. Доктор Бене провел целый год в каждодневных многочасовых беседах со мной на философские и религиозные темы. Это он называет когнитивной терапией. И я на своем опыте убедился, что эта когнитивная терапия – великая вещь. Вот он я перед вами, здоровый и счастливый человек. Я снова в строю, я вернулся к своей любимой работе священника, у меня в душе мир и покой, и я снова могу читать и размышлять. Это чудо сотворила со мной психотерапия доктора Бене. Вот я принес с собой отзывы прихожан и администрации церкви, если у вас возникнут сомнения в моей трудоспособности. Спасибо, господа, у меня все.

Напряженная тишина разразилась криками «браво». Зал встал и приветствовал выступление Андрюши громкими аплодисментами. Андрей Николаевич даже прослезился от счастья. Он был так взволнован, что дрожал всем телом. Он несколько раз поклонился в пояс чествовавшей его публике, и направился было к выходу. У Бене от сильного сердцебиения туман застилал глаза. Это была даже не победа. Это был триумф! Настоящий римский триумф с торжественным въездом в триумфальную арку! Как вдруг его мысли прервал резкий голос председателя комиссии Манкевича, который воспринял триумф Финкеля как личное оскорбление.

– Будьте любезны вернуться на кафедру, святой отец. Вам ведь не привыкать читать проповеди, что то вы быстро решили нас покинуть. Председатель комиссии решает, когда закончен опрос и защита. Попрошу всех вернуться на свои места.

Этот грузный человек 60 лет, с багровым лицом и близорукими глазами, вдруг с легкостью мальчика подскочил к кафедре Андрея Николаевича, прижался к ней всем своим бесформенным телом, и заглянул ему прямо в глаза:

– Значит, вы уверяете нас, что вы здоровы? Вы здоровы? Смотрите мне в глаза, пожалуйста. Зрительный контакт очень важен при постановке диагноза. Диагноз доктора Леви-Финкеля мы слышали. Мы тоже профессиональные психиатры. Итак, вы милостивый государь, утверждаете, что вы здоровы? Не отворачивайте своего лица!

Бене побледнел от бешенства. Он понял тактику Манкевича. Тот явно старался спровоцировать приступ у наивного Андрея Николаевича, привыкшего к самому любезному обхождению в клинике Бене. И Бене, который как никто другой знал невинную душу Орлова, в ужасе признался себе, что Андрей беззащитен перед агрессией Манкевича.

Андрей действительно сразу потерял способность смотреть в полные агрессии и злорадства колючие глазки профессора Манкевича, сновавшего вокруг него словно цербер вокруг ворот ада. Сначала он смотрел на всех доверчиво и открыто, его переполняла радость и любовь ко всем этим людям. Но как только Манкевич наорал на него, унизил своим авторитарным тоном, и показал всю глубину своей агрессии и неприязни, он больше не мог себя заставить посмотреть ему в глаза. Он был совершенно сбит с толку и не понимал, что происходит. Он что-то сделал не так? Он подвел доктора Бене? У него в глазах что-то не так? Он чувствовал, как только что переполнявшая его волна счастья постепенно уступает место сильному напряжению. Его ладони, только что такие горячие, вдруг обледенели и покрылись испариной. Он стал в отчаянии молиться о том, чтобы этот человек в очках поскорее отпустил его домой, и чтобы он не сделал ничего плохого ему и доктору Финкелю. Особенно доктору Финкелю. Андрюша почувствовал, как покрывается весь холодной испариной от одной мысли, что он подведет человека, который сделал для него столько добра. Который буквально вытащил его за шкирку из ада, когда он уже совсем было утонул и не чаял когда либо обнаружить себя снова среди живых. И вот как он ему ответил. Андрей медленно поднял глаза и умоляюще взглянул в лицо профессору Манкевичу. Может это недоразумение? Может он увидит искренние глаза Андрея Николаевича и оставит его в покое.

Манкевич ответил ему полным злорадства и насмешки взглядом, приблизив к нему вплотную лицо.

– Смотрите мне в глаза и отвечайте: вы здоровы?

– Да! – тихо ответил Андрюша, чувствуя как паника подступает к самому горлу. Но он все еще держал себя в руках.

– И вы называете это здоровьем? Посмотрите на вашего пациента, доктор Финкель, он весь дрожит! Дайте мне ваши руки, святой отец! У него холодные мокрые руки. – разразился зловещим смехом Манкевич, продолжая сновать вокруг Андрея Николаевича с видом спущенной с цепи собаки. – Позвольте вам напомнить господа, что мы с вами не о выпускницах пансиона благородных девиц говорим. И что ваше благодушие совершенно неприемлемо и недопустимо! Мы говорим о тяжелых психических расстройствах! Мы говорим о жизнях и здоровье окружающих людей, которым могут угрожать вот такие вот в кавычках «излечившиеся» пациенты доктора Бене. Вы поверили спектаклю, который этот святой отец перед вами разыгрывал. Он видите ли был возмущен скандалом в католической церкви. А почему бы нам не предположить, что он сам педофил? И что его мучают его тайные желания реализовать свою педофилию? Разве это не больше подходит под термин психоза и слабоумия? Доктор Бене рисует нам шизофреников как мучеников совести! Слыханное ли дело! Да первокурсник любого отделения психиатрии скажет вам, что любая патология – это прежде всего потеря совести! Да-с, господа! Потеря совести, и всего человеческого облика! Ни к тому ли приводит всегда, всегда, господа в конечном итоге шизофрения! Нам показывают святого отца и нас уверяют, что он заболел шизофренией от мук совести! Тогда как дело в таких случаях всегда обстоит ровно наоборот. Психопаты заболевают, когда напрочь теряют совесть. Их мучают желания насилия и немотивированной агрессии. Они опасны для общества, господа! А вы рукоплещете так, словно бы речь идет о спасении утонувшего щенка. Этот человек завтра выйдет на службу в церковь и будет учить людей жизни и нравственности! Оставаясь глубоко больным человеком! И возможно педофилом, способным на любое насилие! Уважаемый пастор! – обернулся он со всей полыхавшей в нем злостью к несчастному сжавшемуся в комочек Андрею Николаевичу. – Я требую, чтобы вы дали мне откровенный ответ, слышите? Требую! Были ли у вас когда-либо агрессивные мысли? Вы клялись не лгать на Библии. Нас вы можете обмануть, но господа бога – никогда! – опять приблизил он к нему свое страшное потное лицо вплотную. – Признавайтесь сейчас же, и мы обещаем дать вам настоящее лечение вместо этих глупых фантазий доктора Леви-Финкеля. У вас были мысли изнасиловать ребенка, например?